Искушение - Лера Виннер

Уже не имело значения ни то, как я выгляжу, разметавшись под ним, ни однозначность, с которой мой напряженный сосок упирался в его ладонь, ни мое молчаливое согласие довериться ему настолько, чтобы принимать так — беспомощной, связанной, добровольно отказавшейся даже от того, чтобы на него огрызаться.

Приподнявшись на вытянутых руках, Удо молча смотрел, — заметил-таки уродливое глубокое клеймо справа подмышкой, выжженный на коже волчий профиль, родовой герб Итана, — и от того, как темнел его взгляд, меня начинало трясти.

— Кто?

Он спросил спокойно и тихо, и в этом тоне была столь очевидная готовность разорвать любого, кто причинил мне такую боль, что я заставила себя повернуть голову и все же посмотреть на него в ответ.

Ничего говорить и не требовалось, но мне все равно хотелось подобрать хоть какие-то слова, чтобы…

Что? Хоть как-то оправдать для себя эту мразь? Сделать так, чтобы Удо было чуть менее противно и больно?

Мое сердце под его ладонью заходилось, а долбаный герцог, к чести его, и не ждал от меня ответа. Почти ложась на меня, он наклонился и поцеловал долго, влажно, глубоко и тягуче-нежно, а потом сдвинулся ниже.

Мне показалось, что мир провалился в бездну, когда он осторожно, пока только проверяя реакцию, обвел кончиком языка первый уродливый рубец.

— Черт! Сдурел⁈.

Я попыталась развернуться на бок, но Удо перехватил меня за талию, вынуждая смотреть на себя.

— Тебе больно?

Больно мне было только дышать — грудь будто ободрало морозом, а пальцы отвратительно тряслись.

— Это отвратительно.

Голос сам собой упал до шепота, а губы пересохли так, что пришлось их быстро облизнуть.

Непонятно чему рассеянно улыбаясь, Удо поцеловал меня снова, на этот раз коротко и ласково.

— Поэтому они называли тебя Волчицей.

Он сделал вид, что просто не услышал, не опустился до откровенного вранья о непонимании, и я почти вскрикнула, когда он просто вернулся к своему занятию — принялся медленно, никуда не торопясь повторять языком отвратительный узор глубоких шрамов.

Я задохнулась, запрокинув голову, и почти сразу его ладонь соскользнула по моему животу ниже. Медленно, но очень уверенно он начал двигать пальцами, не пытаясь толкнуться внутрь, но распаляя так, что мир для меня качнулся снова.

— Удо…

Очередное прикосновение его языка так дьявольски совпало с новым движением пальцев — он наконец нашел общий и самый удачный ритм.

— Удо, мать твою!..

Чертов герцог вскинул голову, но на этот раз вместо поцелуя прикусил мою нижнюю губу.

— Скажи еще.

— Сволочь!

Укусить его в ответ я попросту не успела, а он засмеялся снова, и двинул рукой резче.

— Ты так и не ответила на вопрос. Но, так и быть, будем это считать ответом…

Еще одно движение, и еще, и я сама развела колени шире, давая ему лучший доступ.

— Удо…

Бездумно выстанывать его имя оказалось пьяняще, обжигающе хорошо — как будто прокричаться в волю после всех лет ослепительного, но тщательно сдерживаемого страха.

Я намертво вцепилась в его плечи, когда он убрал руку и наконец вошел в меня одним сильным движением, и только потом поняла, что меня больше ничто не держит.

Только тяжесть его тела сверху, его упавшие на лицо и закрывшие от меня взгляд волосы и та отчаянная голодная спешка, с которой он двигался.

Надавив ему на спину чуть ниже шеи, я дотянулась и прикусила мочку его уха перед тем, как в очередной раз выдохнуть его имя и приглашающе вскинуть бедра, без тени смущения встречая очередное его движение во мне.

Глава 22

Поспать нам довелось всего пару часов.

Кое-как отдышавшись в спальне, остаток ночи мы провели, валяясь на шкуре у камина.

Ужин и коньяк, которые Удо обещал, и правда оказались превосходными, а в запасе у него неожиданно нашлась парочка действительно смешных историй.

Все это было бы так по-глупому забавно, если бы в самый неожиданный момент чертов герцог не начал требовать удовлетворения за те свои моральные страдания, которые обходил вниманием до сих пор.

Знал он, что делал, или действовал наугад, но это в самом деле оказалось увлекательной и иссушающе горячей игрой. Я не хотела задумываться над тем, почему позволила ему так много: сковать мои запястья на этот раз за спиной, касаться так уверенно и откровенно. Заставить приподняться и самой опуститься на его член — впервые по его указке, без возможности командовать и задавать темп.

Очень быстро Удо избавил меня от рубашки, которую я успела натянуть, — чуть быстрее, чем разделся сам, — и, задыхаясь на нем, я только млела от того, как ласково он гладил раскрытыми ладонями.

Будто не видел отвратительного клейма, будто не догадывался, откуда и зачем оно на мне появилось.

В эту ночь я принадлежала ему по доброй воле и безраздельно, не испытывая по этому поводу ни малейших опасений, и ощущение это оказалось настолько приятным и новым, что и уснула я в конце концов так же — прижимаясь к его плечу.

Покидая лесничий дом с первыми лучами солнца, я незаметно оглянулась на него со смесью благодарности и сожаления. Что бы там ни было впереди, эта ночь определенно всего на свете стоила.

— Ты все-таки хочешь идти в замок?

— А куда еще нам идти? — Удо беззаботно пожал плечами, а потом сжал рукав моего-чужого платья, привлекая меня ближе. — Сегодня уже будем ночевать там, а завтра я решу, что делать с этим ублюдком.

В самом ли деле в нем была эта непоколебимая уверенность, или для меня что-то непоправимо изменилось, но я в очередной раз ему поверила.

Продолжать двигаться через лес казалось мне лучшим решением, но Удо предпочел выбраться на дорогу.

Прислушиваясь к новой и такой драгоценной легкости в душе и теле, я не стала спрашивать о том, что будет, если его кто-нибудь узнает. Встретить у обочины давно почившего герцога — едва ли мечта каждого крестьянина… Если только они вместе с Бруно не позаботились о том, чтобы люди в случае чего смотрели на него, но не могли признать. Даже в моих глаза черты его лица по началу смазывались, оставались красивыми, но безликими.

Солнце поднималось все выше, а лес, через который шла дорога, был старым и чистым. Он дышал той же силой, которая исходила от Удо, и я ловила ее губами вместе с воздухом, потому что это успокаивало.

Где-то высоко в ветвях пела