Интрижка - Джиана Дарлинг

страстным. Казалось, что теперь у меня есть ответ, но это привело лишь к множеству вопросов, которые еще больше преследовали меня. Увижу ли я его когда-нибудь снова после того, как завтра сяду в самолет?

Кейдж, как ни странно, ничего не сказал. Вместо этого он сжал мое плечо и отпустил, сделав шаг назад, чтобы изучить меня. Он носил отвлекающие ярко-зеленые шорты для плавания из спандекса, а также вид его мускулистых бедер и выпуклостей из тонкого материала на мгновение отвлекли меня. Через секунду он схватил со стола администратора листок бумаги и написал что-тона обратной стороне карточки, прежде чем сунуть ее мне в ладонь. Отвлеченная его внезапным уходом, я сунула сложенный листок в сумочку, не читая его.

Когда мужчины и невидимая Марго ушли, мы с Кенди решили прогуляться до города. Это был получасовой переход под палящим солнцем, но мы обе были готовы к этому, и это дало мне возможность сфотографировать небольшой участок местных районов, прежде чем мы выйдем на рынок. Кенди поддерживала постоянный поток приятной беседы, с радостью указывая на то, что мне могло быть интересно, и она откровенно хихикала, когда я настояла на том, чтобы сфотографировать старого мексиканца, одетого только в длинные пыльные шорты, крепко спящего и практически скатывающегося со своего места перед небольшим, но ухоженным розовым домом.

— Как долго ты фотографируешь? — спросила она меня, вытирая выступивший у нее на лбу пот.

— Моя сестра купила мне мою первую камеру, когда мне было шестнадцать. — Я до сих пор помню ощущение подержанного Canon в своих руках, резкий щелчок затвора, когда он запечатлял изображение. Фотоаппарат все еще был у меня в чемодане, тщательно завернутый, потому что я не хотела рисковать отправлять его в Нью-Йорк вместе с остальными моими скудными вещами из Парижа.

— Ты практиковалась?

Впереди вырисовывалось устье рынка, и красочная какофония заставила мой палец дернуться над объективом камеры.

— Пять лет в Школе изящных искусств в Париже, главным образом в живописи.

— Ух ты, всегда любила искусство. Очевидно, что в работе с Синклером — это обязательное условие. Но я не смогла бы ничего нарисовать, даже если бы от этого зависела моя жизнь, если не считать рисования брызгами.

Я засмеялась, но мои мысли были заняты ее предыдущим комментарием.

— Синклер любит искусство?

Она нахмурилась, глядя на меня поверх края большого керамического кувшина, который рассматривала.

— Ну, он должен. Ему принадлежит одна из самых престижных художественных галерей города.

В каком городе? Я сдержала свой вопрос и кивнула.

— Верно.

Должно быть, она уловила мой вздох, потому что внезапно ее рука оказалась на моей.

— Послушай, Эль. Я знаю, что мы на самом деле не знаем друг друга, и я уверена, что при других обстоятельствах культурный и стильный художник не имел бы ничего общего с коренастой деловой женщиной. — Ее улыбка была острой и самоуничижительной. — Но мне кажется, что мы друзья. И как друг я могу сказать тебе, что никогда не видела своего босса таким. Он лёгкий. Обычно он ходит как живая скульптура, красивая и неприкосновенная. Ты оживляешь его.

Слёзы защипали мои глаза.

— Почему ты говоришь мне это? — Было жестоко слышать о его возможной привязанности, хотя я знала, что завтра она закончится. Кроме того, что бы ни говорили другие, я знала, что Синклеру нужен был только короткий роман, никакой личной привязанности и никаких обязательств. Но Боже, как приятно было на минутку притвориться, что он испытывает ко мне нечто большее, чем вожделение.

Хватка Кенди крепче сжала меня.

— Потому что я думаю, тебе следует рассказать ему, что ты чувствуешь. Если у тебя есть к нему чувства, борись за него. Мне нравится его девушка, — она сделала паузу, и на ее сильных чертах промелькнула вина, — но это не значит, что я не вижу того, что так ясно происходит между тобой и Синклером.

Я покачала головой и отдернула от нее руку.

— Остановись. — Ее темные глаза были широко открыты и искренни, но она подняла руки, сдаваясь.

— Отлично. Я должна был это сказать, но я пойму, если ты слишком боишься действовать в согласии с собой.

Я вздрогнула, когда ее стрела попала в Яблочко. Новая Жизель не была ни робкой, ни испуганной, ни кроткой. Но я закусила губу и сделала еще шаг от нее, это не означало, что я глупа.

Она глубоко вздохнула и снова взяла кувшин.

— Так что ты думаешь? Слишком ярко?

Следующие несколько часов мы провели, путешествуя по центру Кабо — Сан — Лукас; все разговоры о Синклере были явно исключены. Вместо этого Кенди рассказала мне о своем начале бизнеса, стажировке в крупных корпорациях и питании лапшой рамен и бизнес-ланчами, прежде чем она встретила Синклера на конференции. Они сразу нашли общий язык на собеседовании с известным брокером по недвижимости, которого они превратили в рыдающую мешанину после того, как сломали его хлипкую бизнес-модель. Она засмеялась, рассказывая эту историю, и я тоже, представляя, как они делают это с беднягой.

Я мало рассказала ей о своем прошлом за пределами Парижа, и если она и заметила мою уклончивость, то не подала виду. Трудно было объяснить раскол моей семьи и страх, который заставил меня покинуть сначала Италию, а затем мой любимый Париж. Хотя было странно не рассказать ей о моих братьях и сестрах. Обычно, когда кто-то расспрашивал меня, я автоматически говорила об их более гламурной жизни, отбрасывая в тень свое скучное существование. Вместо этого мы говорили об искусстве и Франции, в которых Кенди была экспертом.

К тому времени, когда мы решили отправиться домой, свет стал вязким, солнце начало опускаться в лазурно-голубое небо, а Кенди была нагружена сумками с покупками.

— Не могу поверить, что ты не купила этот браслет, — говорила она между каждым затрудненным вздохом. — Серьезно, Эль, это было великолепно.

Я вздохнула, представляя себе мексиканский браслет из серебра и бирюзы, который мы видели в ювелирном магазине. Это было красивое украшение, но я не могла себе его позволить. Кредитная карта, которую дали мне Козима и Себастьян, практически полностью сожгла мой карман, но я принципиально отказалась использовать их деньги на что — либо кроме самого необходимого.

— Голодающий художник, — сказала я в качестве объяснения, хотя это тоже было не совсем так.

— Ты не выглядишь так. — Кенди смотрела на мои формы с добродушной завистью. — Я бы отдала правую руку за такую фигуру.

— Мне потребовалось много времени, чтобы смириться с этим, — призналась я, проведя рукой по преувеличенному расширению бедра. — У меня две высокие