Король - Тиффани Райз

Его деньги был запятнаны его отцом. Властью слишком легко злоупотребить, и отец Сорена был тому доказательством. Пока Кингсли смотрел на церковь, груду камней и витражей в романском стиле, Кингсли гадал о…

Стал ли Сорен священником, потому что любил Бога, Отца?

Или стал священником, потому что ненавидел собственного отца?

Или оба варианта?

— Хорошо. Ты здесь, — сказал Сорен. Он вышел из боковой двери церкви на стоянку и направился к Кингсли. На нем были черные спортивные штаны и черная футболка. — Мы опаздываем.

— Опаздываем на футбол?

— Опаздываем на тренировку.

— Тренировку? — переспросил Кингсли, когда они свернули в переулок. — Я думал, мы будем играть. Только ты и я.

— Ты слишком хорош и должен быть в команде. — Сорен указал вперед на футбольное поле, позади небольшой школы. Он заметил около двадцати людей на поле, пинающих мячи между собой. Большинство из них походили на подростков, парней и несколько девушек. Некоторые были их возраста, лет двадцати-тридцати. Одна девушка, с забранными в хвост волосами, в коротких шортах и гетрах пробежала мимо них и помахала Сорену.

— Что ты делаешь со мной? — спросил Кингсли.

— Поздравляю, Кингсли. Ты новый нападающий команды в нашей церковной лиге.

— В школе ты был таким же странным? — спросил Кингсли. — Или это побочный эффект длительного воздержания?

— Ты не можешь отказаться. Мы уже заказали тебе футболку.

— Однозначно страннее со времен школы.

— Самое мудрое, что когда-либо говорил мне мой духовник, это то, что я могу быть священником и могу веселиться.

— Церковная лига футбола — это твое определение веселья?

— Это когда ты выигрываешь. Но первый Пресвитерианин обставил нас на прошлой неделе. Мы проиграли 4:1.

— Разве Пресвитерианцы не кальвинисты? — уточнил Кингсли. Сорен ненавидел кальвинизм.

— Теперь ты знаешь, почему мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить их.

— Если я помогу уничтожить Пресвитерианцев, что я получу взамен?

— Мою благодарность?

Кингсли молчал.

— Мою бесконечную благодарность? — Сорен повысил ставку.

Кингсли по-прежнему молчал.

— Ночь с Элеонор, как только она станет достаточно взрослой?

Кингсли прищурился на Сорена и почесал подбородок, раздумывая над предложением.

— Ты вместе с ней? В моей спальне?

Сорен молчал.

— Если ты чист, — наконец ответил Сорен, — и если будешь вести себя прилично, не дашь себя убить между настоящим и будущим, и если она одобрит эту идею.

— Согласен, — ответил Кингсли.

— Тогда договорились.

Кингсли взял футбольный мяч из рук Сорена.

— Первый Пресвитерианин никогда не узнает, что их поразило, — ответил Кингсли. Бок о бок они выбежали на поле, и в быстром порядке Кингсли принял главенство над командой, которая справедливо полагала, что, будучи европейцем, Кингсли играл лучше, чем они, поэтому и охотно следовали его наставлениям. Особенно юные игроки были в восторге. Целых два часа Кингсли не думал ни о предстоящих результатах анализов, ни о записи Роберта Диксона, ни о том, чтобы уничтожить Церковь Фуллера.

И ни разу он не подумал о Сорене иначе, как о досадно хорошем игроке своей команды.

Когда тренировка завершилась, они вернулись в церковь потные и уставшие. Но это был хороший пот, хорошая усталость.

— Признайся, тебе было весело, — сказал Сорен. — Веселье, не связанное с сексом, наркотиками, шантажом и/или подкупом окружного прокурора.

— Я не подкупал прокурора ради веселья. Это была просьбы ради тебя.

— И я ценю это. Как и Элеонор, даже если и не знает, что ты сделал ради ее благополучия.

— Когда-нибудь она загладит свою вину передо мной, — ответил Кингсли, пытаясь подначить Сорена и преуспел в этом.

— Я сказал, если она одобрит эту идею. Она может и не согласиться.

— Ты даже сказать об этом не можешь с серьезным лицом.

— К сожалению, я признаю это.

— Знаешь, — начал Кингсли, доставая ключи из кармана. — Я бы присоединился к команде и без ночи с твоей девушкой.

Сорен улыбнулся и отвернулся, направляясь к церкви. Он прокричал на французском.

— Я бы дал тебе ночь с ней без твоего участия в команде.

Кингсли рассмеялся. Может, этот священник не так уж и плох.

Глава 19

— Вы хотите, чтобы ваши будущие дети получили укол булавкой?

— Нет, — выдохнул Кингсли.

— Тогда, молодой человек, предлагаю вам стоять смирно.

— Я стою смирно, — ответил Кингсли и закатил глаза. Сначала Магдалена, теперь синьор Витале. Кингсли решил, что за этот век он более чем истратил свою квоту на страдания от жестокого обращения с итальянцами.

— Стойте более смирно, — сказал невысокий седовласый мужчина у его ног.

— Кинг, — сказала Сэм, раздраженно постукивая ногой. — Стой смирно.

— Когда передо мной на коленях мужчина, стоять смирно считается за оскорбление, — заметил Кингсли.

— Не льстите себе. Вы не в моем вкусе. — Портной, сеньоре Витале, посмотрел на него снизу.

— Вы натурал? — спросил Кингсли. Он всем приходился по вкусу. Кроме Сэм.

— Нет, но вы француз.

— Итальянцы… — Кингсли покачал головой. — Послушайте, я тоже не поклонник Наполеона. Но это было сто девяносто лет назад.

— У итальянцев долгая память.

Кингсли заставил себя не двигаться, не дышать и не думать.

— Лучше, — похвалил синьор Витале. — Намного лучше. Скоро ты будешь выглядеть как новый ты.

— Я думал, что прежним я выглядел хорошо.

— Ты одеваешься как гей-бродяга, — заявил синьор Витале.

— Неправда, — вмешалась Сэм, вставая на защиту Кингсли.

— Merci, — сказал Кингсли.

— Он одевается как бисексуал-бродяга.

Кингсли уставился на нее.

— К вашему сведению, я считаю себя пансексуалом.

— Значит ли это, что ты любишь трахать сковородки?

— Это значит, что я люблю трахать все подряд.

— Типичный француз, — вздохнул Витале.

— Я плачу за эти оскорбления в адрес моей нации? — спросил Кингсли.

— Да, — ответил Витале. — Для французский клиентов пятипроцентная наценка.

— Сделайте два с половиной процента. Я только наполовину француз.

За свои двадцать восемь лет Кингсли повидал немало мужчин, стоявших перед ним на коленях на уровне промежности. Синьор Витале получил бы приз за самого старого и самого непривлекательного из всех мужчин, оказавшихся в таком положении. Он пытался не смотреть вниз, пока Витале делал самые незначительные изменения в брюках, закрепляя ткань и отмечая ее мелом.

— Хорошо. С тобой покончено. — Витале хлопнул в ладоши и с помощью Сэм поднялся на ноги. — Можешь их снимать.

С облегченным вздохом Кингсли зашел за ширму, где оставил свою обычную одежду. Ему не стоило позволять Сэм уговаривать его обзавестись новым гардеробом. За месяц она завладела всей его жизнью. Сэм привела в порядок все его файлы. Наняла экономку, женщину, которая когда-то работала в порнографической студии и поэтому была равнодушна ко всему, что происходило под крышей Кингсли. После одного сеанса с Анитой, боль в груди значительно уменьшилась.

Кингсли снял пиджак, но остановился, когда заметил