Победоносец - Anne Dar

Клавикорд является одним из старейших клавишных инструментов и происходит от древнего монохорда. Время изобретения клавикорда неизвестно). Поняв, что сестра плачет, я, всё ещё находясь на волне злости, начинающей бурлить по-новому в чане моих новых размышлений по поводу последних слов отца, несдержанно рыкнула на неё:

– Ну, чего ревёшь?!

– Я не пойду замуж за Твердимира, каким бы красавцем он ни был! Не пойду и точка! – сестра не так чтобы ревела, просто всхлипывала и вытирала старые слёзы. – Вот увидишь, не пойду! А ты… Ты сговорись с Добронравом… Пусть он тебя украдёт.

Так вот, значит, какой у неё план: думает, Громобой украдёт её. Думает, сумеет сбежать. Ну да, конечно! Куда там! И носа за стену не высунет – испугается, даром что смелая внутри Замка! Да и Громобой пусть даже любит её, а всё равно выберет покой, оберегаемый крепкими стенами, нежели безумные бега по заражённым землям в компании беззащитной девицы – как пить дать!

Я резко села на свой сундук и со злостью начала вытаскивать из косы яркие ленты, которые вплела в волосы в честь прихода в гости Твердимира. Смахнув влагу с ресниц в последний раз, Отрада зыркнула на меня мокрым взглядом:

– Так что?

– Что “что”?!

– Я могу передать Добронраву весточку от тебя…

– Нет никакого толка сговариваться с Добронравом Чаровым, – хотя всё ещё злясь, я постаралась произнести эти слова без восклицательной интонации. – Даже если он и захочет, всё равно не придёт: он накрепко привязан к своей семье.

– Ты любишь Добронрава, и не притворяйся, я знаю. И он тебя тоже любит… – сестра умолкла на полуслове. Я не отвечала, и тогда она решила настаивать: – И что же ты будешь делать? Не можешь же ты выйти замуж за князя… Он же… Страшный.

– Внешне этот хрен очень даже хорош собой, если уж говорить по-честному.

– Я не про внешность, ты ведь понимаешь… Он страшный изнутри… А вдруг он окажется таким же жестоким мужем, каким является жестоким правителем?

– Хватит соль на рану сыпать, лучше о себе подумай, умница: тебе ведь за Твердимира, а не за Громобоя выходить…

Стоило мне переключить её внимание на её личную проблему, как она сразу же поморщилась и чуть не начала плакать снова, как вдруг в окно прилетел хорошо знакомый мне камушек. Отрада сразу же подскочила, а я даже не дёрнулась: ясно ведь, что Громобой явился утешить свою возлюбленную, а не Добронрав меня…

Глава 19

Добронрав Чаров

Весна на Камчатке – пора величественных природных переворотов и чудес. В этот период начинается великая миграция птиц, возвращающихся после зимовки в тёплых краях, зацветают первые весенние цветы – лиловые примулы и белоснежные подснежники, – леса и тундра покрываются свежей зеленью, талые воды образуют бурные потоки быстротечных рек и ревущих водопадов. Это время года на Камчатке у меня ассоциируется с пряно-медовым ароматом таволги вязолистой, среди нововеров известной как “северная ваниль”, из которой именно вёснами, для укрепления иммунитета, Полеля начинала заваривать сладкие настои и чаи. Летом, для просушки, мешочки с таволгой подвешивались на гвозди, специально вбитые в забор из частокола, чтобы после просушки им зимовать в тёмной кладовой, уложенными между берёзовыми вениками и ветками дикой мяты.

Весной, как никогда, сердце рвётся из груди от стремления быть счастливым, что значит: любить и быть любимым. Но в весну две тысячи девяносто восьмого года у меня всё было иначе. Я загружал себя физическим трудом от рассвета до заката, чтобы притуплять душевную боль, истязающую мою душу денно и нощно, а в те редкие часы, когда работа предательски заканчивалась, сидел во дворе на лавке под калиной, цветущей буйными белыми бутонами… В тот год цветение калины было фантастически красивым и аномальным: на Камчатке калина обычно зацветает на границе весны с летом, а в этот год внезапно убралась в свадебный наряд в самом начале мая. Даже калина напоминала мне о невесте, так что долго я не мог находиться и подле нее, а потому, оставляя трепещущую на ветру цветочную вуаль, шел на сеновал, где в грубо сколоченном тайнике брал электронное устройство Твердимира, которое он предоставил мне и Ратибору втайне от остальных людей. Это устройство содержало в себе неисчерпаемые знания о внешнем мире: научные труды, художественные и философские книги, фильмы, музыку, фотографии, картины… Оно заряжалось от солнечной энергии и сберегалось в специальном, маскировочном чехле. Мы с Ратибором поглощали информацию из этого устройства, кажется, целыми тоннами, уверенно жертвуя сном, и всё равно нам было мало, недостаточно, необходимо ещё и ещё, и ещё… В этом устройстве для меня самым ценным материалом оказался тот, что был о небольшом промежутке времени, который человечество начало проживать с момента Падения Старого Мира. Твердимир оказался летописцем и составителем энциклопедии Нового Мира. Он также сказал, что на его родине есть более образованные и профессиональные люди – учёные! – составляющие энциклопедии по Новому Миру, представляющему из себя смесь известной природы с мутирующей и аномальной. Я нашёл научный труд о Чёрных Страхах – материал был совсем свежим, составленным лишь полгода назад, – нашёл труды о необычайных природных катаклизмах… Труд о Металлах имел только заголовок. Я сделал вывод: Твердимир пришёл в Замок из научного интереса – он хочет составить статью о Металлах для энциклопедии, которую после распространит для выживших остатков человеческих цивилизаций. Благородное и очень непростое дело, но… Твердимир не был похож на учёного. Скорее, на неоспоримого лидера боёв без правил. Образ совершенно не состыковывался, но я не зацикливался на этом, потому что мне было откровенно не до этого: разбитое сердце кровоточило и ныло даже во время работы и самообучения – моя душа буквально разрывалась на части. В будущем, когда моё сердце покроется каменной коркой бесчувствия, я буду поглощать практические и теоретические знания круглосуточно, сам стану передвижной библиотекой, вмещающей в себя бесчисленное множество знаний и навыков во всевозможных сферах, но в эту майскую ночь я больше страдал сердцем, нежели тягой к знаниям. Так что чтение не затянулось – отдав устройство явившемуся на сеновал Ратибору, я ушёл в избу, где ещё с полчаса наблюдал за страданиями своей сестры, неспособной отвести взгляда от безразличного лица Твердимира, всецело сосредоточенного на починке рыбацких сетей деда Бессона.

***

Быстро наступившее утро выдалось солнечным, будто этот день вовсе не был страшным и не должен был стать для меня сокрушительным. Я и позабыл о том, что в этот день мне исполнялся двадцать первый год