Куко́льня - Анна Маркина

был жалкий, странный, но он хорошо ко мне относился. Почти сразу перестал брать деньги. Никогда не прикасался ко мне, не смотрел на меня животным взглядом. У него почти ничего не было, кроме знаний, и он отдавал их мне как самое дорогое.

Оказалось, что Н. И. составил для меня очень странную контрольную. Последняя тема в учебнике была: «В магазине». До этого: «В путешествии». Но все вопросы, все предложения, которые надо было перевести, касались детей: «Girls play every day», «Girls were playing yesterday», «Girls will go for a walk»[5].

Я спросила:

– Николай Иваныч, у вас новая работа?

– Нет.

– По телефону вы говорили про какой-то лагерь…

– Это мои девочки, – он улыбнулся, как ребёнок, который хотел поделиться коллекцией каштанов.

– В смысле… родственницы?

В этот момент мне показалось, что у него как-то взгляд прояснился.

– … да, живут у меня.

– А, – я сочувственно улыбнулась. – Что-то они вас совсем измучили. Вам надо беречь себя.

– Переводи, – он смущённо ткнул пальцем в листок с рукописными вопросами.

Я допустила несколько ошибок, но дела шли на лад. Мне не хватало ещё словарного запаса, я путалась в артиклях и предлогах, но за летние месяцы мы выучили основные времена, я начала читать, и переводить, и даже немного разговаривать. Этого должно было хватить для экзамена.

Он проверил работу и гордо сообщил, что я делаю успехи и удостоена четвёрки. Я захлопала в ладоши.

Тогда он вырвал из тетрадки разлинованный листок и написал на нём свой адрес.

– Приходи к нам в гости, – протянул записку.

Я положила адрес в сумку. «Бедненький, – подумала я, – какой он всё-таки одинокий».

– Как-нибудь зайду, Николай Иванович.

Проводила его до автобусной остановки.

– А ты, – он посмотрел на меня перед тем, как забраться в автобус, – не поедешь?

– Мне теперь в другую сторону.

– Переехала?

Я кивнула.

– К этому, с машиной? – с укоризной спросил он, как будто я была не в состоянии понять, к кому стоит переезжать, а к кому не стоит.

– Угу.

– Зря… – промычал он в закрывавшиеся двери с таким видом, как будто я отправлялась добровольцем на фронт.

25. Неспящие

Вы и представить себе не можете, какая она легкомысленная!

У бабочки мозгов больше, честное слово. Да что у бабочки! У инфузории-туфельки. Ну нельзя же быть красивой такой и такой трепетной словно стрекозье крылышко словно мохнатая шмелиная вербная почка словно партия флейты с первого концерта в музыкальной школе словно ручей по которому сплавляется под конвоем лучистых глаз бумажный корабль словно страница любимой книги с загнутым уголком где ногтем сделаны пометки потому что не было карандаша словно веснушки одноклассника с которым вы подсматриваете за девочками в раздевалке словно молчание подкрашенной кладбищенской ограды словно запах только что скошенной травы словно поле одуванчиков чьи мысли разбросаны по ветру словно бесхвостое земноводное скакнувшее на апрельскую дорогу и моргающее встречным фарам бессмысленными и золотыми очами словно райские птицы и первоцветы словно запах чубушника за столовой словно мамино платье из пожелтевшего кружева сохранённое бабушкой в сундуке словно ручка младенца которая цап тебя за палец и уже навсегда словно газель оленёнок шиншилла морской конёк словно цветок миндального дерева словно прыжок дельфина словно тополиный пух зашедший на чай в квартиру словно пробуждение от макового сна словно румянец смущения воспетый романтиками словно горячее ещё живое сердце вынутое из раскрытой грудной клетки безжалостной рукой жреца словно свет через ресницы и снежинка на них словно балерина в арабеске словно поющая на рассвете пена морская словно моллюск пестующий свою жемчужину словно первый поцелуй в грязном подъезде словно робкая улыбка с ямочками на щеках словно мурашки от прикосновения словно застывшая тишина между нотами словно белоснежный лист на который ложится первая после долгого молчания строчка словно танец солнечного зайчика на обшарпанной стене больничной палаты словно невесомое птичье пёрышко в окровавленном уголке лисьего рта словно всплеск хвоста маленькой рыбки отпущенной с крючка обратно в воду словно тонкая струйка дыма над кратером намекающая на чуткость сна вулканического титана словно листки настенного календаря где начертаны прекрасные слова суббота и воскресенье словно развязавшийся шнурок ребёнка который некому завязать словно занавески в деревенском доме на сквозняке словно кожица абрикоса словно коленки выглядывающие из-под ночной рубашки словно желтоватые вырезки из газет с первыми публикациями словно волосы младенца которые мать бережно хранит в конвертике в семейном фотоальбоме словно капля росы в лесной паутине словно тень ветки шуршащая по подоконнику словно самые поздние осенние цветы безвременники или последние розы словно приближающаяся смерть верной старой собаки словно вздымающийся перед побегом из турки кофе словно капли дождя на лобовом стекле просёлочного автобуса…

Как же зимние утра, которые я уже себе придумал, когда на улице буянит беспробудная темнота и мороз узорно дышит на окна, а мы прячемся в кроватях под тяжёлыми одеялами, а потом идём завтракать с нашим выводком? Как же твоё образование, для фундамента которого я копал котлован всё лето? Будет заброшено? Кому ещё охота водить тебя за руку по окрестностям знаний, учить тебя прицеливаться заострёнными мыслями в мишени слов! Ты всё расстреляешь в молоко без присмотра. Кому же я буду носить свои запылённые книги? С кем я буду сидеть на берегу Оки, рассматривая рисунки солнечного шитья?

И выбрала-то кого! Какую-то человеческую зазубрину, жабного желторотика. Неужели планируешь всю жизнь кататься с ним под дождём? Летний дождь сменяется бурями, грозами и тусклыми днями. Ты разве не видишь, что у него чуткости – как у экскаватора? Он только и может ходить галдеть вопросики разнюхивать задавать всякое про символы и полоски свиной нос какие трюфели вынюхивает шиш ему с маслом а не мои девочки голова стоеросовая и ты юля тоже немногим лучше деревяшки взяли тебя и потащили как бревно лесорубы бросить бы тебя в лесу чтобы ты там лежала накрывшись осенью белочки по тебе скакали солнце топталось червяки по тебе ползали вот в такой бы тебя пейзаж вписать неверную неразумную лживую женщину у-у-у-у-у-у-у-у предательницы все и лицемерки только бы в машину какую получше сигануть да от дождя укрыться чем по исконной любви и согласию душ разве мало тебе моей защиты моей библиотеки моей квартиры разве мало меня мало мало мало надо другое получше помоложе чтобы заниматься с ним грязными делами раздеваться и тереться пакостными телами друг о друга под скрипучие вскрики мебели они все хотят тебя смять и