Куко́льня - Анна Маркина

Он предложил отвезти меня домой. Я отказалась:

– Ещё рано. Давай лучше к тебе?

Андрей жил в двухкомнатной квартире. Дверь в одну из комнат была заперта на ключ.

– Что ты там прячешь, Синяя Борода? – спросила я, когда он объявил, что в комнату заходить нельзя.

– Работу.

– А если я всё-таки зайду, тебе придётся меня убить?

– Лучше не экспериментировать.

Звучало зловеще. Но, в конце концов, у каждого свои скелеты. Он ведь и понравился мне в какой-то степени из-за работы. После студентов, торговавших травой, безмозглых качков, Юры-саламандры, Вовкиного бреда, пьяного угара вечеринок он казался островком порядка в океане человеческого неадеквата. Мне хотелось просто окопаться на этом острове и никуда оттуда не вылезать, ни в какую окружающую грязь. И я осталась с ним – под защитой жгучего островного солнца, на котором сгораешь в тот же день.

Его квартира напоминала медкабинет – такая же стерильная: белая мебель, ни разбросанной одежды, ни грязной посуды. Не было памятных сувениров на полках, картин, ковров, цветов – ничего, чем люди так любят наводнять жилища, чтобы придать им смысл. Только серый коврик у входа для вытирания обуви и тёмные плотные шторы – единственные элементы декора. Всё было отмыто и отполировано до ровного блеска. Будто робот живёт, а не человек.

Кухня напоминала декорацию из рекламы моющего средства.

– Чай?

– А вино есть?

– Я не пью алкоголь.

Точно робот.

– А кофе хотя бы есть?

– Цикорий. Он полезнее.

– Наверное, пакость какая-то?

– Мне нравится.

– Ну, давай свой цикорий. Это та же дрянь, что ты возишь в банке в машине?

– Угу.

– А зачем?

Он смущённо пожал плечами.

– Серьёзно, ты очень странный. Тебе нельзя кофе? Ты чем-то болеешь?

– Просто привычка, ещё со школы.

– Ты и в школу с этой фигнёй ходил?

Он помолчал, видимо, прикидывая, стою ли я доверия.

– После смерти мамы. Когда я в детстве выигрывал олимпиаду или соревнование, она выдавала мне большую конфету из этой банки – чернослив или курагу в шоколаде. Здоровенную. На полкулака.

Андрей сказал это так, как будто прочитал инструкцию от стиральной машинки. Я пододвинула стул ближе к нему, так что наши коленки соприкоснулись.

– Сочувствую. У меня мама тоже умерла. Она долго болела.

– А моя вела математику, а потом её застрелили в школе. – Он немного отклонился и стал смотреть в сторону газовой плиты.

– Как это?

– В 2004-м один из учеников пронёс в школу пистолет и взял класс в заложники. Во время штурма ранил офицера и маму, она умерла в реанимации. Я был в соседнем классе, слышал выстрелы за стеной.

– Господи…

– Суд признал его невменяемым.

В этот момент мне показалось, что я поняла, почему он такой… Инопланетный, закрытый, неэмоциональный. Просто защита? Как будто сорванное растение покрыли десятью слоями лака для сохранности.

Я встала и обняла его. Он прислонился щекой к моему животу.

– Ты поэтому выбрал такую работу?

Андрей сильно прижал меня к себе, так, что мне показалось – сейчас раздавит. Я гладила его по голове и слушала его тяжёлое дыхание. Сколько мы так стояли? Пять минут, целый час? Границы времени размылись.

Я нагнулась к нему и стала целовать его в лоб, в губы, в глаза. Он выглядел потерянным. Как я сама.

Я начала расстёгивать его рубашку. Пуговицу за пуговицей, сверху вниз. Он оторопел и напрягся, как пружина, которая, если её отпустить, отскочит на несколько метров. Заметила кровоподтёки. Наверняка ужасно больно было прыгать на верёвке с ними. И всё это ради меня! Он так и сидел, как мышка. Я стянула платье через голову. Он просто смотрел на меня, как собака на кость с мясом, не отрываясь и не шевелясь. Будто ждал разрешения хозяина. Я помнила: в машине он сказал, что у него никогда не было девушки. Я расстегнула ремень и ширинку, попросила его встать. Брюки упали на пол, но по-прежнему оставались на ногах. Ему нужно было сделать всего два шага, но он замер как вкопанный. Я не удержалась и засмеялась. Даже не над ним, а просто над нелепостью ситуации. Я стояла на стерильной кухне в нижнем белье перед парнем, который боялся пошевелиться до такой степени, что даже не сообразил сам вылезти из штанов. Мой смех вывел его из ступора. Он бросился ко мне, схватил за запястье и подтолкнул к столу в спину. Не сразу сумел расстегнуть застёжку лифчика. Правой рукой он обвил моё горло, левой провёл по груди и животу и сразу же вошёл в меня. Я ещё не была готова, мне было больно. Он стал двигаться – быстро и резко, как пёс, которого отпустили с поводка, и он боится, что его сейчас посадят обратно в будку. Хорошо, что у меня как раз были дни перед месячными. Я настолько растерялась, когда он набросился на меня, что не сообразила спросить про презерватив.

Я обернулась. Теперь уже неловко чувствовали себя мы оба. Он пришёл в себя и в спешке стал натягивать трусы. А потом ретировался в душ.

Я подмылась в раковине и от нечего делать села допивать цикорий. Дерево за окном сочувственно помахало мне большой рукой. Я думала о том, будет ли так дальше всегда… Или это только потому, что у него первый раз. Но он ведь уже не школьник, чтобы совсем ничего не понимать.

Его не было, наверное, полчаса. Я успела заварить пакетик чёрного чая. И осмотреть квартиру.

Андрей в конце концов вышел на кухню с видом побитой собаки.

– Тебе не понравилось? – спросил он.

– Не очень. – Мне было обидно и не хотелось притворяться.

Он замолчал. Было похоже на то, что его мозговой компьютер перерабатывает массив новых данных.

– Ты хочешь уйти?

Я пожала плечами.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – он снял очки и стал массировать переносицу.

Это было похоже на неловкое извинение.

– Хорошо, я останусь.

Он сказал:

– Я вряд ли смогу заснуть с другим человеком. Но у меня завтра выходной. Поэтому я просто буду всю ночь лежать рядом и смотреть на тебя.

23. Общежитие

– Вот, девочки, вам новая сестричка. Да-шень-ка!

Смотрите, какая нарядная девочка с душой-колокольчиком! Так и ходит-позвякивает. «Дзынь, дзынь», – кажется, слышите вы майским утром, двигаясь по дворам, где осколочная сирень прислонена к стене под балконом – так это не сирень проснулась, это Дашенька за ней воздух