Красивый. Наглый. Бессердечный - 2 - Кира Туманова

меня под этим взглядом стремительно разгоняется сердце до бешеного ритма. Сейчас она что-нибудь скажет, в своём стиле. Типо, мне не нужен этот дом, не думай, что я здесь останусь...

И она, действительно, кричит:

- Яичница!

И я, разжав, наконец, пальцы, толкаю ручку сковородки, сдвигая её с конфорки. Арина припадает головой мне на грудь, сцепляет руки на моей талии, а я глажу золотистые блики. Я чувствую, как она вздрагивает у меня на груди – не пойму, плачет или смеётся. Но чувствую, как уходит напряжение между нами и начинается что-то новое, хрупкое и невероятно важное.

Её руки слегка дрожат, вцепившись в мою футболку:

- Ты знаешь, — наконец выдыхает Арина, её голос приглушён моей грудью, — я тоже хочу. Здесь. Всегда.

Эти простые слова, как контрольный в голову. Сметают всё.

Арина отрывается от меня, её глаза блестят:

- Ты же есть хотел, - дрожащим полушёпотом спрашивает.

- Передумал, - рвано выдохнув, впиваюсь в её губы и понимаю, что никакая сила меня сейчас не остановит.

Она цепляется за мои плечи и пах стремительно наливается тяжестью. Ловлю её стон, задыхаюсь и вжимаю в себя.

Она пропускает мне руки под футболку, скользит ладонями по спине, лаская кожу.

- Что ты делаешь со мной? — спрашиваю, наклоняясь к ней — мы сталкиваемся лбами и тяжело дышим друг другу в губы. – Я не смогу остановиться!

- И не надо, — она крепче вжимается в меня, выбивая из моей груди рык.

Я подхватываю её на руки. Маленькую, лёгкую, почти невесомую. Мы так и поднимаемся в спальню, стараясь не размыкать губ. Я знаю здесь каждую ступеньку, и только это спасает нас от травмы.

Мы оба сошли с ума!

Арина источает чувственность — оголённую, терпкую, грешную. Ставлю её на ноги перед кроватью, будто даю последний шанс – оттолкнуть, убежать.

Но нет! Она с вызовом поднимает подбородок и кладёт мои ладони себе на талию. Её взгляд — испуганный, шальной, зовущий — срывает у меня все клеммы. Шёлковая ткань скользит под моими пальцами, когда я медленно обвожу ладонями её бёдра, талию, грудь. Арина замирает, губы чуть приоткрыты.

- Ты уверена? – цепляю бретельку.

- Да, - выдыхает она.

Сдвигаю ткань с плеча, прижимаю губы к обнажённой ключице. Она вздрагивает, но не сопротивляется. Мои пальцы находят молнию на спине — металл холодный, но кожа под ним пылает. Медленно, мучительно медленно стягиваю платье вниз. Я, как долбанный мазохист пытаюсь продлить эту пытку. Платье ползёт по её телу, сбегает с плеч, с груди, с узких бёдер… Падает на пол бесшумным облаком.

Под ним — только шёлк нижнего белья и дрожь.

Я кладу её на кровать, придерживая за шею, будто она хрустальная, но в следующее мгновение уже не могу сдерживаться. Придавливаю весом, чувствуя, как она податливо прогибается в талии, раздвигает ноги, подпуская ближе, теснее, вплотную. Отстраняюсь лишь на секунду — срываю с себя футболку, расстёгиваю ремень. Руки скользят под тонкие кружева, срывают их одним движением.

- Хочу видеть тебя всю… — голос хриплый, будто простуженный.

Дышу тяжело, как подросток, впервые увидевший голую женщину. Глажу её плоский живот, маленькую грудь, розовые соски. Она стыдливо прикрывает лобок, но я отодвигаю её руку.

Она открывается, и я вижу, как её колотит. От страха? От желания? Не бойся, моя маленькая! Снова склоняюсь к ней, целую губы, шею, впадинку над ключицей. Приникаю к груди, обвожу языком сосок, втягиваю его в рот — слышу тихий стон. Вторую грудь ласкаю пальцами, сжимаю, играю, пока он не становится твёрдым.

Арина была запретом — недосягаемым, греховным. Я даже фантазировать боялся, а теперь... Теперь она моя.

Это осознание рвёт мне крышу.

Я должен быть нежным, но внутри бушует шторм. Каждое прикосновение к ней, как удар током. Она вся передо мной: беззащитная, раскрытая. Её кожа — шелк, нежнее простыней под нами. Рисую узоры на плечах, спускаюсь ниже, чувствуя, как её тело отзывается на каждое прикосновение.

- Я верю тебе. Навсегда... – Её голос срывается.

- Моя, - сжимаю её запястья. - Только моя.

Кровь бьёт в висках, член пульсирует от напряжения. Никогда не тратил столько времени на прелюдию — обычно мне хватает приказа, позы, быстрого обладания. Но сейчас… Сейчас всё иначе.

Особая ночь. Особая женщина.

Рисуя цепочку поцелуев на её теле и чувствую, как напрягаются мышцы под моими губами. Ещё ниже - провожу языком по внутренней стороне бедра, медленно, почти до колена и обратно. Арина задерживает дыхание, когда я наконец касаюсь её клитора - сначала лёгким движением, затем вбираю губами полностью.

- Не надо… - она ахает, дёргается, но её протест тут же растворяется в тихом стоне.

Я не останавливаюсь.

Её дыхание становится чаще, прерывистее. Руки то сжимаются в кулаки, то впиваются в простыни. Потом пальцы запутываются в моих волосах, притягивая ближе. Чувствую, как её тело содрогается — сначала лёгкая дрожь, потом судороги, и наконец её выгибает дугой. Со сдавленным стоном она до боли стискивает прядь моих волос, а затем обессиленно опускается на кровать.

Глаза Арины подёрнуты поволокой, на губах - лёгкая, чуть смущённая улыбка. Видеть её такой - чистый, ни с чем не сравнимый кайф.

Меня накрывает волной нежности. Целую её лицо, скулы, губы, продолжаю ласкать пальцами, чувствуя, как она снова отзывается на прикосновения. Но терпение уже на нуле - в паху всё гудит, пульсирует, требует её.

Приподнимаюсь, сбрасываю брюки, стягиваю боксёры. Член твёрдый, будто налитый свинцом, аж подрагивает от напряжения. Ловлю её взгляд - всё ещё мутный, беззащитный.

- Пожалуйста, будь нежным… — шепчет Арина, когда я упираюсь в неё головкой.

Чёрт.

Так и рвусь войти сразу, до упора, но сдерживаюсь. Вхожу медленно, чувствуя лёгкое сопротивление. Она вздрагивает, глаза мгновенно проясняются, но я уже не могу остановиться. Только замедляюсь, двигаюсь плавно, пока она не расслабляется.

А потом… потом срываюсь.

Теряю контроль, вгоняю в неё глубже, быстрее. Её стоны сливаются с моим хриплым дыханием. Руки впиваются в её бёдра, оставляя следы. Всё плывёт - комната, мысли, время.

И когда она внезапно сжимается вокруг меня, крича в подушку, я окончательно теряю голову.

- Арина… - рычу, в последний раз дёргаясь в ней, и мир взрывается белыми искрами.

Глава 38.

Утро после — тишина вместо диалога, простыни вместо