Узор счастья - Людмила Синицына

— Что случилось? — спросила Оксана, едва завидев подругу.

— Вот, почитай, — Светлана вместо ответа протянула письмо от бабушки.

На этот раз оно оказалось трагичным. Умерла Настасья Николаевна — соседка, которая жила с другой стороны дома, где тоже располагались квартиры на две семьи. И самое ужасное, что в ее смерти, хотя и косвенно, оказалась повинна Елена Васильевна. Она казнила себя не переставая.

«...Ну кто мог знать? Ведь у нас грибники все. Собирают всегда только самые отборные грибы. Смотрю — стоит корзинка на пороге, а в ней — все свеженькие, один к одному, опята. А тут и Настасья. Увидела корзинку, заохала: «Кто это вам принес? Я сама в лес не могу выбраться, почти ничего не вижу. А корзинами мне никто не носит». Ну я взяла и отдала ей — думаю: мне меньше возни».

Светлана представила, как выглядела эта сцена. Настасья Николаевна всегда любила пожаловаться, поприбедняться. Как увидит что, сразу начинает горестно качать головой, словно сирота казанская. Впрочем, она и была «сиротой». Дети ее разъехались, навещали мать редко, хотя то один, то другой присылал ей деньги в поддержку. Но уж очень любила Настасья Николаевна что-нибудь задаром получить. И, увидев корзинку с грибами, не удержалась.

А Елена Васильевна, естественно, тут же все и отдала. Даже горсточку себе не оставила. «...Как врачи установили — отравление. Судя по всему, затесалась бледная поганка. Будь Настасья позорче, конечно, сразу бы ее разглядела. Но ведь у нас все опытные грибники. Как могли спутать — непонятно. Наверное, Настасья и рассматривать не стала, вывалила все на сковородку и сразу зажарила. Может, и могли бы ей помочь, если бы она не прилегла и не уснула. А потом уже ничего нельзя было сделать».

Оксана оторвалась от письма и, нахмурившись, посмотрела на Светлану.

«...Только на второй день Зина спохватилась: что это Настасью не видно и не слышно?»

Светлана снова почувствовала, как холодный ком в груди начинает увеличиваться.

— Кто же это принес? — недоумевая, спросила Оксана.

— Читай дальше.

«Я пошла к участковому и все рассказала. Он начал расспрашивать, но так и не смог выяснить, кто принес подарок. А я как только выхожу на крыльцо, вспоминаю, что тут стояла эта проклятая пестрая корзинка, и мне становится не по себе. И зачем я ее только взяла?»

— М-да, — покачала головой Оксана.

И они обе замолчали.

— Вот тут Елена Васильевна пишет: «проклятая пестрая корзинка». Может, по корзинке можно узнать, чья?

— Теперь, наверное, когда стало известно, что тетя Настя умерла, никто и не признается. Нам же постоянно то яйца, то сметану, то картошку приносили. Ты и сама знаешь...

— Да, но как правило, все же в дом-то заходили.

— Ты о чем, не понимаю?

— А о том, что все это выглядит как-то... странно.

У Светланы отчего-то было неспокойно на душе. Почему-то ей казалось, что эта треклятая корзинка появилась неслучайно.

— Да... Мама часто говорила: пришла беда — отворяй ворота. Я считала — глупость. А теперь вижу, и в самом деле бывает именно полоса несчастий. Как будто одно влечет за собой другое. Надо что-то сделать, чтобы выйти из этой полосы. Только зэ квесчен из хау? — проговорила Оксана по-английски, но с нарочито русским акцентом. — Вопрос в том, как?

«И в самом деле. Когда же началась эта полоса несчастий? — задумалась Светлана. Впрочем, так ли уж важно, когда именно началась? Главное, когда она закончится».

— Ладно, — тряхнула головой Оксана. — Я ведь шла зачем... — вспомнила она, переводя разговор на другую тему — Помнишь, я тебе говорила про нашу пациентку — жену Казимира Александровича, режиссера Нового музыкального театра?

— Ну?

— И после передачи мы разговорились с ней про тебя. Казимир Александрович согласился встретиться с тобой. Правда, сразу предупредил, что никаких обязательств пока брать не будет...

— Я же тебе еще тогда сказала: не сходи с ума. Что я могу ему предложить? Я ни с одним театром не сотрудничала. У меня нет никакого опыта.

— Но рано или поздно надо начинать.

— Не с такого же режиссера.

— А почему нет? Ты просто покажешь ему свои эскизы.

— Какие эскизы?

— А про постановки, которые делала с Еленой Васильевной, забыла? — напомнила Оксана.

— Что я там делала? Больше смотрела.

— Ну да! Смотрела! Зря, что ли, Елена Васильевна восхищалась твоими костюмами!

То была инсценировка стихотворения Лермонтова «Три пальмы». Поэт-рассказчик декламировал стихотворение, а танцевальная группа под музыку исполняла номера. Елена Васильевна уступила настоятельным требованиям своего коллектива и не столько ставила, сколько пыталась удержать их в рамках. Потому что «караванщики» норовили исполнить что-то вроде танца с саблями, а «три пальмы» настаивали на том, чтобы их тему взяли из какого-нибудь индийского кинофильма. Елена Васильевна и смеялась и огорчалась. Но ей не хотелось гасить энтузиазм творческой группы, и она помогала им чем могла. В основном придумывала, как можно сделать более дешевые костюмы.

Быстрее всего удалось справиться с костюмом для трех пальм. Они сшили юбочки из темно-зеленой бахромы, надели облегающие водолазки и коричневые колготки. На голове у них были повязки из той же самой бахромы. Для Ручья подошло голубое прямое платье с разрезами по бокам и длинный шарф. С караванщиками тоже дело обстояло довольно просто: шаровары, широкие кушаки и клетчатые штапельные платки с ободком — вроде «арафаток». Платки эти периодически вызывали приступы веселья — каждый норовил натянуть их на себя.

Но вот с костюмом Стужи возникла заминка. Елена Васильевна сделала несколько набросков, но все сама же и забраковала. Они были неплохи сами по себе, но не вписывались в стилистику оформления. Светлана сидела за столом и рисовала пустыню, тлеющие угли костра, три пальмы и стужу, налетевшую на неосмотрительных караванщиков. Добравшись до стужи, она задумалась. Надо было передать ощущение холода и жестокости. На столе перед ней лежала фольга от шоколадки «Аленка», которую она съела давным-давно. Фольга серебристо отсвечивала, словно покрытая изморозью.

«Мороз!» — промелькнула в ее голове мысль.

Она взяла ножницы, нарезала тонкие полоски и, аккуратно смазывая их концы клеем, покрыла ими костлявую фигуру стужи.