Звёздный Дождь - Наталия Романова

– Пару месяцев назад, когда у нас был серьёзный разговор, у тебя были критические дни, – напомнил Костас, то, что не хотел вспоминать никогда в жизни.

Женщины по-разному уходили из его жизни, кто-то со слезами, кто-то, высоко задрав голову и громко хлопнув дверью, кто-то через прощальный секс – почему нет, он не отказывался.

Но анальный секс для примирения, потому что для другого «эти дни», ещё никто не предлагал.

Испанцы тогда звонили, сказали, стыд не их.

Юля стала первой настолько альтернативно одарённой, Костас искренне надеялся, что последней.

Он в принципе верил, что со всеми женщинами в его жизни покончено, кроме одной-единственной – Полюшки. Пелагеи Николаевны Андреевой, если угодно.

Отказался ли он? Конечно. И не потому, что стало стыдно за глупую девчонку, посчитавшую, что сим «подвигом» можно удержать мужика, который рвёт с тобой, а потому что не видел никого, кроме Поли. Не хотел никого тоже, даже в мыслях.

Переклинило не на шутку, и Костасу чертовски нравилось это состояние.

… – а значит, у тебя не может быть беременности три месяца, – спокойно продолжил он. – Не исключаю, что ты действительно в положении, свечку не держал, но тогда ко мне этот ребёнок не имеет отношения, – развёл он руками.

Юленька вспыхнула сильнее, залилась слезами, предварительно отчаянно всхлипнув.

– Юль, я могу прямо сейчас заказать доставку из аптеки, могу посадить тебя в машину, отвезти на УЗИ, на анализы, вместе мы убедимся в том, что известно обоим – ты обманываешь меня. А могу спокойно вызвать тебе такси, ты поедешь к себе домой, подумаешь над своим поведением и больше не станешь так делать, а я лягу спать. Что выбираешь?

– Тебя никто не будет любить так, как я! – взвыла Юля, заламывая руки, заставив Костика закатить глаза.

За что, господи? Да, косячил, да, был неправ, но не настолько же…

– Зато тебя будут любить, в отличие от меня, – после глубокого вздоха проговорил Костас, повторяя в который раз: – Юля, найди себе хорошего парня, который захочет дать тебе то, что ты заслуживаешь – уважение и любовь. Именно в таком порядке. А сейчас иди, такси ждёт.

Юленьки простыл след, Костас надеялся, что в этот раз навсегда. Ещё надеялся, что у девоньки всё сложится в жизни. Хорошая же, действительно славная, на подращённого щенка чем-то похожа, такая же ласковая, игривая и наивная. Должен кто-то оценить по достоинству такое сокровище.

Только пусть держится подальше от парней из семей, где главенствуют законы диаспор. Обходит этих молодцев по кривой дуге, если не хочет испортить себе жизнь.

Костас упал на кровать, закрыл глаза, мгновенно провалился в глубокий сон.

Подорвался через полчаса, будто что-то ударило изнутри, чуть душа не выскочила, пробив рёбра. Сердце заколотило как ненормальное, пульс зашкалил, дыхания не хватало.

Что же такое…

Умылся ледяной водой, уставился на себя в зеркало, с огромным трудом приходя в себя.

Просто усталость, перелёты, аэропорты, акклиматизация – от бодрящих плюс пяти в плюс тридцать.

Волнение за Сашку, как отнесётся к положению мамы… возраст у парня не лучший для подобных новостей, плюсом дед с бабкой по материнской линии постарались, внушили «хорошее, доброе, вечное».

И коза эта Юля с дурацкой попыткой вернуть невозвращаемое.

Не предчувствие же. Нет никаких предчувствий, если и есть, то не у Зерваса Константиноса, который из тонких материй лишь предпринимательскую чуйку признавал, но там жопа чует, а не сердце выпрыгивает.

Ложиться смысла не было, не уснуть. Быстро оделся, кинул в сумку необходимые вещи, спустился в машину, и через пару часов уже подъезжал к знакомому с детства городку.

Просторы с молотящими без устали комбайнами сменились парниками, промзоной и стихийными базарчиками, некоторые из которых торговали ночью, привлекая припоздавших покупателей горами арбузов, сладким запахом спелых дынь, россыпью мясистых, краснобоких помидоров, охапками зелени с пряным ароматом.

Грушевый переулок встретил перебранкой собак, музыкой из соседского двора, фонарями, включающимися на движение, которые освещали свисающие плоды деревьев – сочные сливы, абрикосы, алычу. Виноградные лозы, оплетающие заборы и беседки, дарящие гроздья любому желающему, мимо проходящему.

В домах Андреевых и Зервасов горел свет, во всех комнатах, кроме детских. Неудивительно, первый час ночи, малышня видела седьмой сон, после целого дня на улице. Странно, что взрослые не спали в будний день.

Костас прошёл по дорожке, поднялся на крыльцо, глядя в распахнутую настежь дверь, из которой лился свет, доносились крики, вперемешку с отборным матом, да таким, что у человека тридцати четырёх лет, который большую часть жизни занимался стройкой, уши едва не свернулись.

Встал у порога, глядя на происходящее. В первое мгновение решил, что двинулся умом, с ума сошёл…

Ничем другим объяснить раскрасневшееся лицо соседа дяди Коли, который пёр буром на отца, объяснить невозможно…

Александр в свою очередь не отставал. Орал в ответ, хрипел, как бык на красную тряпку матадора. Нагнул голову вперёд и едва не бил копытом, пуская огонь из ноздрей.

– Коля, перестань сейчас же, – у стола суетилась мать семейства Зервас, хаотично переставляла посуду, что случалось с ней только в моменты крайнего волнения, запредельного.

Например, когда Костас сообщил, что развёлся, дети остались в Нарьян-Маре, а он возвращается в Краснодар, или когда Ира наотрез отказалась возвращаться ко всё осознавшему муженьку, не стала сохранять семью.

– Это какая-то ошибка, Костас не мог, Поля перепутала.

– Перепутала?! – завопил дядя Коля.

– Перепутала! – гаркнул отец. – Константинос, по-твоему, идиот – против семьи идти? Он законов не знает, традиций? Поля ошиблась.

«Поля ошиблась» было последним, что вылетело изо рта Зерваса-старшего, ровно перед тем, как в него врезался дородный кулак разъярённого казака. Александр не оплошал, удар попытался отбить, получилось не слишком ловко, но в ответ удалось влепить с мощным оттягом.

После два немолодых, и далеко не худых тела с одышками валялись по полу, катая друг друга. Сносили стулья, столы, посуду. Метелили друг друга с ожесточением, отборным матом, криками на весь Грушевый переулок и дальше. Кажется, даже соседские псы замерли в испуге, прислушиваясь к происходящему.

Костас ринулся разнимать, что не так-то просто оказалось сделать. Мужики были крепкие, хоть и в возрасте, ни в какую не поддавались, пока разъярённый рефери не вмазал обоим горе-бойцам.

В ответ получил под дых от дяди Коли, едва не скопытившись от сильного удара, аж в глазах потемнело. В ответ бить, естественно, не стал.

Отец сидел в одном углу, тяжело дыша, дядя Коля в другом, Костас посередине, хватаясь за солнечное сплетение, пытаясь прийти в себя.

В дверях