Правило Диксон - Эль Кеннеди

Мы прорабатываем последнюю композицию из прыжков, и к тому моменту, когда отпускаем девчонок по домам, все они мокрые от пота, зато улыбаются. Девочки бросаются в раздевалку, Фатима плетется за ними.

– Ты идешь? – спрашивает она, оглянувшись.

– Сегодня моя очередь убирать маты, – отвечаю я.

– Ладно. Если не дождусь тебя, то до завтра.

Как только в спортивном зале не остается ни души, моя улыбка слетает подобно дешевой палатке на ветру.

Я всю неделю заставляю себя улыбаться, и ничего труднее мне в жизни делать не доводилось.

С тех самых пор, как Перси меня ударил, я превратилась в эмоциональную развалину.

Он уверяет, что все произошло случайно. Говорит, что ударил непроизвольно. Что я его толкнула, и он рефлекторно пытался защититься. Может, так оно и есть, но вряд ли. В любом случае я не хочу раздувать из мухи слона. Не хочу. И не могу.

Я, черт возьми, не могу.

На глаза наворачиваются слезы, и я несколько раз моргаю, смахивая их. Потом быстренько укладываю маты друг на друга – мне не терпится вернуться домой.

Подходя к раздевалке, я молюсь, чтобы остальные наставники уже разошлись. К счастью, мои мольбы услышаны: внутри пусто, и, поскольку я обычно переодеваюсь дома, мне остается только схватить из шкафчика ключи, темные очки и сумочку. Можно бежать домой.

Мельком увидев свое отражение в стене с зеркалами, я застываю на полпути. Взгляд невольно останавливается на уродливом синяке под левым глазом. У меня из горла вырывается страдальческий всхлип, и я силой заставляю себя замолчать. На мгновенье я не могу дышать. Внезапно я будто возвращаюсь в тот вечер. В тот момент, когда покачнулась от ослепляющей боли, когда кулак Перси прошелся прямо по моему лицу.

Меня никто никогда не бил.

Неважно, случайно это произошло или нет. Мне все равно было больно, черт возьми. В лагере я сказала чирлидершам, что Кэндзи нечаянно врезал мне локтем по лицу на репетиции. Шейну и Джиджи, с которой мы встречались на днях, соврала, что это произошло в лагере – мол, у нас развалилась пирамида.

Не знаю, почему не смогла просто сказать им правду.

Ты знаешь почему.

Да. Знаю. По той же причине я не позвонила папе после того, как все случилось, хотя все мои инстинкты яростно этого требовали.

Все инстинкты, кроме одного – страха. Когда кулак Перси врезался мне в лицо, включилась реакция «бей или беги», но отбиться я так и не решилась. Оставалось сбежать. Сбежать от Перси, сбежать от стыда, сбежать от порыва позвонить отцу и попросить о помощи. Дело в том, что папа заставит меня обратиться в полицию, а этого мне в тот момент хотелось меньше всего.

Как не хочется и теперь. Я отказываюсь раздувать из этого трагедию. Ведь на самом деле я правда его спровоцировала. Правда пыталась оттолкнуть. Так какой смысл сообщать о случившемся копам, если, скорее всего, дальше неприятных расспросов дело не дойдет?

Хотела бы я вычеркнуть этот унизительный случай из памяти. Все уже случилось, и хватит об этом. Я не переживаю, что Перси снова появится на горизонте. Хотя он всю неделю писал мне и просил прощения, я четко дала понять, что не хочу иметь с ним ничего общего. Кроме того, я сохранила все сообщения и даже сделала скриншоты.

Я чувствую, как подкашиваются колени. Идти нет никаких сил, так что я опускаюсь на длинную деревянную скамью и снова пролистываю нашу переписку.

Первое сообщение пришло тем же вечером, меньше чем через пять минут после того, как я ввалилась в свою квартиру и понеслась к холодильнику за льдом.

Перси: Диана, мне так жаль. Все вышло совершенно случайно. Я НЕ СОБИРАЛСЯ бить тебя. Просто рефлекторно среагировал, когда ты попыталась меня оттолкнуть.

Я: Я попыталась тебя оттолкнуть, потому что ты схватил меня за руку. И не отпускал, когда я попросила – трижды.

Я: НИКОГДА больше не пытайся связаться со мной. НИКОГДА.

Перси: Это вышло случайно. Прошу, поверь мне.

Когда я не ответила, он продолжил писать. Сообщения приходили каждый день – все новые извинения, все новые оправдания.

Перси: Это просто рефлекс. Совершенно ненамеренный.

Перси: Ты в порядке?

Перси: Я понимаю, почему ты злишься, но мне правда жаль. Ты меня толкнула, и реакция была чисто инстинктивной.

Перси: Это просто рефлекс. Совершенно ненамеренный.

Перси: Я не хотел причинить тебе боль.

Перси: Я не бью женщин.

Перси: Ты же знаешь, что я не такой.

Последнее сообщение – от меня ему. Я предельно четко объяснила, что к чему:

Я: Ты должен оставить меня в покое. Если не оставишь, я пойду в полицию. Я, блин, серьезно. Сейчас я тебя заблокирую и не хочу, чтобы ты снова появлялся в моей жизни. Прощай, Перси. Живи хорошо. Отвали.

Угрозу я выполнила – он теперь в черном списке. Не знаю, пытался он после этого мне писать или нет. Могу предположить, что писал. Но до меня уже ничего не доходит – канал связи полностью перекрыт.

Я не только сделала скриншоты сообщений, но и наблюдаю за синяком. Я сфотографировала его в первый вечер и с тех пор фотографирую каждый день. Не знаю зачем. Я не планирую выдвигать обвинения. Я верю, что он не хотел меня бить, но все же не могу забыть его взгляд в тот момент. На одну пугающую секунду в них промелькнуло поистине звериное выражение. Впрочем, это, вероятно, только подкрепит его защиту: мол, все случившееся – лишь животный инстинкт, попытка защититься, потому что он думал…

Что? Что ты угроза? Ты ростом пять и один, а весишь сто десять фунтов[19]! Что, черт возьми, ты можешь ему сделать?

Та часть меня, которая до сих пор не может прийти в себя от изумления, разумеется, права. Однако я поспешно заглушаю внутренний голос. Мне не хочется об этом думать. Не хочется размышлять о Перси и вспоминать то сюрреалистичное и непривычное ощущение страха, сдавившего горло.

Усилием воли я заставлю себя встать со скамейки и выхожу из раздевалки. Нельзя же вечно здесь прятаться. И в квартире прятаться нельзя, а я уже несколько дней только этим и занимаюсь. Теперь, шагая домой и оставляя позади здание старшей школы, я даю себе слово, что не позволю Перси превратить меня в человека, которым я не являюсь. Я не стану трусихой и отшельницей. Не стану психом.