Сокровище для ректора, или Русалочка в боевой академии - Милена Вин

Нет, я конечно не жалуюсь… Это лучше, чем драить стены конюшни или сортира… Но это особенное отношение вызывает множество вопросов.

И пока я не получила ответ ни на один из них!

Оставив чашку с почерневшей от трав водой, обернулась, зыркнула на мужчину, сощурив глаза. Он даже слегка удивился от такой неожиданной смены настроения: приподнял брови, стоя со сложенными на груди руками.

— Вы уверены, что это единственная причина? — спросила настолько дерзко, насколько могла.

Пусть знает, что я намерена выбить из него всю правду. Здесь и сейчас!

Но его холодный, равнодушный ответ в одно мгновение уничтожил мой настрой:

— Более чем.

И все…

Два слова, один жесткий взгляд — и вся моя уверенность убежала, поджав хвост, оставив меня, напуганную и пристыженную, наедине с человеком, который и стал для меня настоящим наказанием.

— Чай готов?

На лицо магистра наползла слабая улыбка, слегка смягчая его резкие черты. А мне, напротив, было не до смеха. Глубоко внутри что-то заклокотало. Как мне казалось, обида — и из-за того, что я все испортила, и из-за того, что осталась одна. Совсем не вовремя вспомнился поступок тетушки, расстроив меня еще больше.

— Готов, — бросила быстро и, плотно сжав зубы, чтобы подавить слезы, отступила вправо.

Не заплачу. Не сейчас. Не при нем.

Магистр взял чашку, поднес к лицу, вдыхая запах, а затем сделал быстрый большой глоток и… скривился.

Еще и чай гадкий… Прекрасно.

— Это… — Мужчина облизнул губы, выдохнул, поставив чашку обратно на тумбу. — Потрясающе, Мирабель…

Он кашлянул в кулак, не глядя в мою сторону, чему я была очень рада, поскольку сдержать удивление у меня не получилось.

Ага, «потрясающе». Ни за что не поверю, что ему понравилась эта вода с непонятными травами. Хотя по запаху я предположила, что это лантана; не раз тетя использовала ее в приготовлении зелий. Запах лантаны имел странную резкую смесь мяты и лука.

— Вы шутите?

— Возможно, немного, — улыбнулся вдруг магистр. — Не хотел вас расстраивать: вы и без того выглядите грустной. Но чай… да… не самый лучший в мире.

Против воли губы растянулись в улыбке, и я потупила взор — в смущении или потому, что было стыдно за первый и, похоже, последний приготовленный мною чай.

— Должно быть, новость об отчислении расстроила вас, но я говорил серьезно, Мирабель.

— Простите, магистр, — сказала тихо, не возвращая к нему взгляда. Все стояла, сцепив перед собой пальцы, да пялилась на ножку стола, будто та была самой интересной вещью в Аркусе. — Я не хотела проливать на вас чай… Вернее… так просто вышло. Извините.

— Я говорю не об этом.

Серьезность тона напугала, но я отважилась поднять на мужчину глаза. Смотрела, затаив дыхание, ожидая объяснений, как приговора.

— Некоторые профессоры нелестно отзывались о вас. В частности, профессор Черош. Он говорил, что вы хорошо разбираетесь в ингредиентах, знаете свойства трав, и хвалил вас за это. Но его насторожило, что вы не можете сварить даже простое целебное снадобье самого низкого уровня.

Мерзкий Черош! Я не понравилась ему с первого дня, а потом он и вовсе воспылал ненавистью, когда я опоздала к нему на урок.

Но, в общем-то, он был не виноват, что я не могла сварить зелье. Пусть и следовала инструкции, знала травы и применяла их в приготовлении, но каждый раз что-то шло не так: то дозу неправильно рассчитаю, то залью кипятком вместо теплой воды, то даже огня не разведу для котелка. Виной всему была рассеянность, мысли об истинном и о тетушке. От расстроенной меня толку мало. А когда я совсем подавлена — тем более.

— Я исправлюсь, — сказала, оставив все оправдания. Они мне все равно не помогут.

Магистр кивнул:

— Надеюсь на это. У вас еще четыре дня, чтобы исправить свое положение. Сильвия оценила ваши старания в борьбе с бо, а это будет поважнее недовольства Чероша. Но все же… постарайтесь преуспевать по всем дисциплинам.

— Хорошо, директор.

Он помолчал немного, а после вздохнул и произнес:

— Мне нужно поговорить с вашей тетей.

Сердце екнуло внезапно, болезненно сжалось. И вновь все подавляемые чувства возымели надо мной власть…

Только не сейчас.

— Я посылал ей письмо с просьбой прийти на встречу в академию, но… она так и не появилась. Сильвия дома ее не застала. Вы не знаете, может, она в отъезде?

— Да, — выдохнула рвано и отвернулась.

Глаза обожгло слезами. Утерев их прежде, чем они скатились бы, я тихо вздохнула, собирая, кажется, последние остатки уверенности, и тихо продолжила:

— На самом деле моя тетушка... она уехала. Далеко уехала.

Ну вот. Не смогла: слезы снова собрались в уголках и скатились при первой же возможности, обжигая кожу.

Вот и надо было ему спросить?.. Не хочу я снова думать о несправедливости решения тети.

— Она уплыла на корабле. Очень далеко, — торопливо закончила, вновь вытерла слезы и повернулась к магистру.

Зря. Глаза, затаившие непонимание и жалость, пронзили тотчас.

— Куда? — спросил он — осторожно, будто ступая по зыбучему песку.

— В Зальтрэс. Она… она всегда об этом мечтала… И бросила…

Легкие сжались, стало трудно дышать. Это было последней каплей терпения. Накрыла ладонями лицо, то ли пряча слезы, которые не переставая чертили вдоль щек дорожки, то ли чтобы не видеть странный взгляд магистра, значение которого так сразу и не определишь.

Это мгновение — мгновение стыда и боли — могло показаться вечностью. Но все эмоции оцепенели вместе со мной, когда я оказалась прижата к широкой груди, а на голове ощутила ладонь — нежно поглаживающую. Из легких выбило весь воздух, и сердце замерло, точно сраженное нежданным теплом мужского тела.

— Уверен, на то была веская причина, — шепнул магистр, прижав еще ближе, так, что я теперь слышала стук его сердца — ровный, сильный.

Убрала руки от лица, прижала к ключицам, но не отстранилась. Так было спокойнее — стоять, пряча лицо на его груди.

— Почему? — нарушила недолгую тишину. — Почему вы так думаете?

— Потому что я видел, что она дорожит вами. Она не стала бы причинять вам боль намеренно. Должна быть более веская причина, чем обычная мечта. Вы об этом не задумывались?

— Я лишь прочитала