Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

Орыся, выйдя из покоев, сестру уже не застала. Басак-ханум, слегка встревоженная, рассказала младшей из своих питомиц, когда уехала старшая, с кем и, главное, куда.

Уже к концу рассказа стало ясно: няня на самом-то деле была очень встревожена – не за себя, а за Орысю. Басак не сомневалась, что для той эта весть окажется тяжким ударом.

Девушка только улыбнулась про себя – впервые после вчерашнего разговора с матерью, перевернувшего душу.

Ни кормилица, ни нянюшка не понимают: Михримах ведет игру. А ей-то даже незачем с сестрой говорить, чтобы понять это. Они, слава Аллаху, близняшки.

Старшая все правильно делает. Нечего шарахаться от Рустема: теперь, наоборот, надо усыпить его подозрения. Ну и возможностью свободного выезда из дворца тоже нужно воспользоваться. Пусть это та еще свобода: с конными стражами вокруг кареты и евнухами на запятках… ну ладно, служанок, что внутри, считать не будем. Но раньше и такой не было.

Беда в том, что они с Михримах слишком поздно сообразили: путь, которым они выбираются из дворца, кажется, только для них и доступен. Причем им, четырнадцатилетним, пройти по этому пути было просто, а им нынешним – не так уж.

Подземный ход. Даже не просто подземный, а внутристенный большей частью. Благо наружная стена, превращающая дворец в боевую крепость, по-настоящему толстая. Ее, как видно, и сооружали так, чтобы внутри оставалась узенькая тропка-лаз. Давно это было, еще до того, как Мехмед Завоеватель взял Истанбул, тогда Константинополис, под руку правоверных. Потому и не значится этот ход ни в одном из дворцовых планов.

Сестры наткнулись на него случайно, упражняясь в лазании. Это было одной из положенных гаремных наук, то есть не лазание как таковое, а гибкость, растяжка сухожилий, мягкая пластика мышц, способность обвить, охватить, прогнуться или выгнуться…

Ладно, не стоит об этом сейчас. Почему-то Орысе вдруг стало неловко об этой науке думать. Хотя без нее они бы ни на башню не вскарабкались, ни…

При мысли о башне девушке сделалось вдвойне неприятно, и она отбросила мысли о гаремных упражнениях.

Раньше такого не было. Собственно, лазить их с сестрой приохотил Доку, когда они пожаловались ему, что по этой дисциплине отстают и вызывают неудовольствие наставниц. Тогда-то Узкоглазый Ага и показал им кое-какие упражнения: карабканье на стену, спуск по веревке, – причем показал с какой-то неожиданной страстью. Видно, этими боевыми знаниями (о чем они много позже догадались) у него доселе не было возможности с кем-то делиться. То ли не требовалось этого от янычарского наставника, то ли, что скорее, он сам предпочел держать их в тайне.

Далеко не сразу Доку спросил, для какого именно из преподаваемых им искусств эти навыки требуются, ведь и вправду же не для того, чтобы подобраться к часовому на вражеском бастионе. А они, дурехи малолетние, все ему простодушно объяснили. Так, мол, и так, это для услады будущего мужа, ведь надобно уметь многое, чтобы на ложе не лежать бревном, но сводить его с ума. Не простолюдинки же они тяжелозадые!

Узкоглазый, бедняга, только зубами скрипнул и больше никогда не возвращался к этой теме.

А они с Михримах, убедившись, что уроки Доку и правда помогают лучше, чем наставления гаремных преподавательниц, с тех пор при каждой прогулке норовили в лазании упражняться. Удобнее всего для этого была стена одной из старинных куртин в уединенном уголке дворцового парка, начинающаяся ниоткуда и выходящая в никуда. Вот по этой-то стене, с обеих сторон окруженной тенистыми зарослями, они и карабкались, когда вдруг под ногой у Орыси бесшумно провернулся камень и девочка, не вскрикнув, соскользнула…

Нет, не на землю у основания стены (тогда бы точно кости поломать), а гораздо ближе. В самые ее, стены, недра.

Трудно сказать, куда этот ход вел. Откуда, это если начинать путь из дворца, – ясно: от такого же, только большего, поворачивающегося камня в основании стены неподалеку от Грозной башни.

Стена в том месте тоже грозная, самый высокий и неприступный участок: и нынешнего дворца, и, надо думать, той византийской крепости, которая частью была на его месте. Потому часовые там наименее бдительны. Да еще повезло в том, что просматривался этот участок плохо – и со стены, и с башни, и с улицы.

Впрочем, это, разумеется, не просто повезло: так греки-строители и планировали, зачем-то им это нужно было. Другое дело, что они не могли предвидеть, как пролягут улицы через полтора-два века после них, уже при другой власти и даже в другой стране. Вот тут действительно повезло, да.

Оттуда этот ход и шел, нырял из внешней стены под землю, продолжался в каменном теле куртины и тянулся еще на десяток шагов за тем оконцем, которое открыли Орыся с Михримах. А дальше он был завален. Ну так ведь примерно там и куртина завершалась – сейчас. Двести или сколько там лет назад она в византийской крепости к чему-то примыкала. Однако Дворец Пушечных Врат – давно уже не та крепость, даже если включает в себя часть ее стен.

* * *

Как бы там ни было, обнаруженное ими оконце как вход не замышлялось. Маловато оно. Сам лаз вполне проходим для взрослого мужчины, воина, пускай и без доспехов: где пригнувшись, где боком, где на четвереньках, но – проходим. А вот оконце – разве что для четырнадцатилетних девчонок. В крайнем случае для семнадцатилетних, но очень худеньких и гибких. Вот как они сейчас.

Орыся подумала о Ежи – и вдруг вспыхнула, осознав, что никогда не видела его в полный рост. Только лицо и руки. И часть плеча сквозь прорезь бойницы.

Но у воина, а они с Тарасом, конечно, воины, плечи точно не девичьи. Если бы удалось войти в тот внутристенный ход, тогда все было бы просто…

Очень правильно поступает Михримах. Умница она. И отвагу проявляет сейчас подлинно воинскую: вытерпеть общество Рустема-паши – это, наверное, потяжелее, чем в двух сражениях побывать.

Конечно, в карете и вовсе бы не было нужды, окажись то окошко с поворотным камнем пошире… Но воистину, раз уж верблюд не идет за верблюжонком, значит, верблюжонок должен идти за верблюдом.