Невеста горца. Долг перед кланом - Злата Романова

каждому моему слову, пытаясь понять, куда я клоню. Я вздыхаю и перевожу ладонь на ее талию, ласково поглаживаю ее там, где тонкая простыня сползла и открыла нежную кожу.

– Но это «потом» наступило, – говорю я увереннее. – Наступило, когда в моей жизни появилась ты. Ты все изменила, Мина. Раньше у меня была только ответственность – перед семьей, перед кланом. А сейчас… Сейчас у меня есть желание. Мое собственное, сердечное желание – иметь семью. Настоящую. С тобой.

Ее глаза теплеют, тревога сменяется осторожной радостью, но она еще не уверена до конца.

– Ты этого хочешь? – шепчет она. – Правда хочешь? Не потому что так надо, а…

Я не даю ей договорить. Наклоняюсь и прижимаюсь лбом к ее лбу, глядя прямо в глаза:

– Я хочу наших детей, – говорю твердо. При этом слово “наших” я буквально ощущаю на языке, такое оно значимое. – Хочу маленькую Мину с твоей улыбкой. Или сына, унаследовавшего твой непокорный характер.

Она ошеломленно выдыхает, затем неожиданно фыркает:

– Непокорный характер?

– А разве нет? – я усмехаюсь, вспоминая все ее дерзкие выходки. – Будет бегать по всему дому, командовать старшими…

– Ох, тогда тебе не позавидуешь, – хихикает Мина.

– Мне? – дразню я в ответ. – А тебе самой? Если у нас родится такой упрямец или упрямица… Ты справишься?

Она делает вид, что задумалась, морща лоб:

– Хм… ну, учитывая, что одного упрямца я уже как-то приручила… – и она лукаво смотрит на меня снизу вверх.

Поджав губы, я качаю головой, изображая строгость:

– Кого это ты приручила, м-м?

Мина улыбается, широко и искренне и мое сердце на мгновение сбивается с ритма. До чего же она красивая, когда счастлива!

– Тебя, Асад, – шепчет она, приближаясь и целуя мой подбородок. – Я приручила тебя.

Я сначала хмыкаю, готовый поспорить, но ее губы скользят к моим, и все мысли улетучиваются. Я целую ее крепко, вкладывая в поцелуй всю свою любовь, всю нежность, на которую способен. Она тихо мурлычет от удовольствия, отвечая мне тем же.

Когда мы отрываемся друг от друга, оба чуть запыхавшиеся, я возвращаюсь к серьезному разговору:

– Мина… – произношу ее имя мягко. – Это не значит, что мы должны рожать ребенка прямо сейчас. Тебе ведь остался последний год в университете, да?

Ее взгляд теплеет еще сильнее, становится глубоким, как омут. Она прижимает мою руку к своей щеке и тихо признается:

– Я никогда не думала, что захочу детей в ближайшие годы. Но… – она чуть краснеет, и я практически ощущаю, как трепещет ее сердце, прежде чем она продолжает: – Но с тобой я вдруг начала об этом мечтать.

Эти слова проникают прямо в душу. Месяц назад я бы не поверил, что услышу подобное от своей жены, которая тогда меня ненавидела всем сердцем. А сейчас она смотрит на меня сияющими глазами и говорит, что мечтает родить нашего ребенка. Моего ребенка.

– Мина… – голос непроизвольно хрипнет от переполняющих чувств. – Ты даже не представляешь, как…

Я осекаюсь. Как выразить ей то, что внутри? Слова всегда давались мне тяжело. Но я знаю – она ждет, она хочет знать, что у меня на душе. Я касаюсь кончиком пальца ее нижней губы и говорю медленно, отчетливо, чтобы она прочла по моим глазам каждое слово:

– …как сильно ты мне нужна. Как сильно я тебя люблю.

Мина замирает. Ее глаза наполняются блеском слез. Она бросается ко мне, обвивает руками мою шею, прижимается всем телом.

– Я тебя тоже люблю, Асад, – шепчет она горячо. – Очень-очень!

Я с силой прижимаю ее к себе и впечатываю поцелуй в ее волосы, вдыхая родной аромат.

Некоторое время мы просто держим друг друга, и в этой близости – вся наша негромкая клятва на будущее. Я закрыл бы ее от всех бед мира, если бы мог. Но жизнь научила, что защитить любимых можно не стенами и замками, а верностью и поддержкой.

– Знаешь, о чем я думаю? – тихо говорю я, ощущая, как она расслабленно дышит у меня на груди.

– О чем? – отзывается она лениво, будто наполовину опять погрузилась в дрему у меня в объятиях.

– Что наши дети будут свободными. – Я провожу ладонью по ее спине. – Я не допущу, чтобы когда-нибудь наша дочь или сын почувствовали то, что чувствовала ты. Ни за что.

Мина приподнимается и смотрит на меня серьезно. Я продолжаю, глядя ей прямо в глаза:

– Они никогда не узнают, что такое клетка из долга или страха. Я никогда не буду решать, что для них хорошо, против их воли. Я обещаю.

Она молчит, и по ее щеке неожиданно скатывается слезинка. Я встревоженно стираю ее большим пальцем:

– Эй, ты что…

Но Мина улыбается сквозь влагу в глазах:

– Я в порядке. Просто… – она вздыхает, словно подбирая слова. – Просто я счастлива.

У меня внутри все замирает от этих простых слов. Счастлива. Значит, я смог. Я сумел сделать ее счастливой, несмотря ни на что.

– И я счастлив, – тихо говорю я в ответ.

Я втягиваю ее в очередной поцелуй, уже чувствуя, как разговор растворяется в новом всплеске нашей страсти. Ее губы такие сладкие, тело гибкое и теплое, откликается на каждое мое движение. Мои последние осознанные мысли тонут в этом блаженстве обладания ею, но телефонный звонок обрывает все резким звуком.

Нехотя оторвавшись от нее, я смотрю на экран и увидев имя дяди Чингиза, впервые в жизни игнорирую его звонок.

***

С тех пор как мы переехали, отношения с дядей Чингизом заметно изменились. Я чувствую это буквально кожей каждый раз, когда оказываюсь рядом с ним. Его молчание стало тяжелым, а короткие, недовольные взгляды раздражают больше, чем могли бы открытые обвинения. Но открытого разговора не происходит – дядя Чингиз слишком горд, чтобы прямо высказать свое недовольство, и слишком привык решать подобные вопросы давлением. Он хочет вызвать во мне чувство вины, чтобы я извинился и задобрил его. Так он делает со всеми людьми, привыкнув к подобострастному отношению окружающих из-за своего высокого положения.

Вместо откровенного диалога он начинает придираться по пустякам. Каждая встреча превращается в череду мелких уколов, замечаний, брошенных вскользь, но достаточно явных, чтобы понять его настроение. То я «слишком редко приезжаю», то «совсем забыл о своих обязанностях»,