Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться - Таня Драго

— Что это было?! — взвизгнула Эйлани, подпрыгнув так высоко, что чуть не опрокинула масляную лампу.

Чертежи шишкоперегонного аппарата, над которыми они так самозабвенно корпели, разлетелись по полу амбара, словно испуганные голуби. Один лист медленно планировал в сторону, изображая на своем пути изящную спираль — видимо, демонстрируя принцип работы того самого змеевика, о котором они только что рассуждали.

Илиран метнулся к двери с проворностью молодого оленя, услышавшего рык льва. Схватился за массивную ручку, дернул… ничего. Еще раз, с большим усилием… опять ничего. Дверь сидела в косяке так плотно, словно ее приколотили там гвоздями.

— Заклинило, — констатировал он с мрачностью врача, объявляющего неизлечимый диагноз. — Похоже, перекосило от влаги.

— Отлично! — воскликнула Эйлани с энтузиазмом человека, которому только что сообщили, что его дом сгорел дотла. — И как мы выберемся?

Она метнулась к окнам, по которым хлестал дождь с таким напором, что казалось, будто кто-то поливает стекла из пожарного шланга. За окном творился форменный хаос — деревья гнулись под порывами ветра, словно участвовали в соревновании по художественной гимнастике, а дождь лил с такой интенсивностью, что даже рыбы, наверное, жаловались на избыток влаги.

— Боюсь, никак, — Илиран почесал затылок с видом полководца, обнаружившего, что его армия окружена. — По крайней мере, пока не стихнет буря.

Он выглядел так смущенно, словно его поймали за кражей шишек. Неловкое молчание повисло между ними, тяжелое как мешок с мокрым песком, и прерывалось только раскатами грома, которые звучали, будто где-то наверху кто-то таскал по полу гигантскую мебель.

— Твой отец будет в ярости, если узнает, что мы провели ночь… здесь, — произнесла Эйлани, пытаясь говорить спокойно, но голос у нее дрожал, как у человека, стоящего на краю пропасти.

— А твой отец, возможно, будет в восторге, — внезапно улыбнулся Илиран, и улыбка у него получилась такая, словно он только что разгадал сложную загадку. — Он уже неделю пытается оставить нас наедине.

Эйлани покраснела так ярко, что могла бы заменить собой масляную лампу.

— Ты шутишь? — она попыталась изобразить возмущение, но получилось скорее как у актрисы, которая забыла свою роль. — Он с подозрением относится ко всей вашей семье. Кроме Телианы, конечно.

— Но тебя буквально вталкивает в мои объятия, — заметил Илиран с проницательностью детектива, раскрывшего преступление века. — Или ты не заметила?

В самом деле, если вспомнить последние дни: Бертран постоянно устраивал им “случайные” встречи, оставлял их наедине под разными предлогами, а однажды даже “забыл” Эйлани на производстве в то время, когда Илиран работал допоздна.

Совпадение? Как бы не так!

Эйлани отвернулась, уставившись в окно, по которому продолжали стекать потоки воды. Дождь барабанил по крыше с такой настойчивостью, словно требовал, чтобы его впустили внутрь.

— На самом деле… — она запнулась, потом вздохнула так глубоко, словно собиралась нырнуть на морское дно, — сейчас я настаиваю на сотрудничестве с тобой.

Эти слова прозвучали как признание в государственной измене. Илиран уставился на нее так, словно она только что объявила, что умеет летать.

А за окном гроза продолжала бушевать, словно природа решила устроить им персональный спектакль с громом и молниями в качестве декораций. И судя по интенсивности представления, финал намечался только к утру.

Илиран смотрел на Эйлани так, словно она только что сообщила ему, что земля на самом деле плоская, а шишки растут на яблонях.

— Правда? — переспросил он, моргая с частотой испуганной совы. — Но почему? Ты же критиковала всё наше производство так, будто мы варим яд вместо варенья!

— Потому что… — голос у неё дрожал, — мой отец велел мне подружиться с вами, чтобы получить доступ к рецептам.

Слова упали в тишину амбара тяжело, как камни в пруд. Только дождь продолжал барабанить по крыше, словно отбивая погребальный марш для их дружбы.

— Но теперь я не могу так поступить, — быстро добавила она, поднимая голову и глядя на него отчаянными глазами. — Ни с тобой, ни с твоей матерью.

— Значит, всё это время… — Илиран отступил на шаг, словно получил пощёчину невидимой рукой.

— Нет! — воскликнула Эйлани так громко, что даже гром показался тише. — То есть, да, сначала это был план отца. Но потом…

Она запнулась, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег.

И тут, словно небеса решили добавить драматизма в их разговор, прогремел такой раскат грома, что весь амбар содрогнулся. Эйлани вздрогнула и инстинктивно шагнула ближе к Илирану — видимо, подсознательно решив, что если их убьёт молнией, то лучше погибнуть в компании.

— Потом я увидела, как ты относишься к матери, — продолжила она, теперь стоя так близко, что он мог видеть золотистые крапинки в её карих глазах. — Как защищаешь её, как создаёшь эти машины… как заботишься о каждой детали…

В мерцающем свете масляной лампы их лица оказались очень близко. Так близко, что можно было считать веснушки и замечать, как дрожат ресницы.

Илиран сглотнул и решился:

— Эйлани, есть кое-что, что ты должна знать о нашей семье.

Голос у него стал серьёзным, каким бывает у людей перед тем, как они сообщают что-то очень важное или очень страшное.

— Моя мать обладает даром. Она даёт удачу всем, кого любит.

Эйлани уставилась на него, потом рассмеялась — не весело, а скорее недоверчиво, как человек, которому рассказывают анекдот с очень странной развязкой.

— Удачу? — переспросила она. — Ты серьёзно?

— Абсолютно, — кивнул Илиран с торжественностью священника, проводящего обряд. — Почему, ты думаешь, все так стремятся работать здесь? Почему урожаи удвоились?

Эйлани покачала головой, словно пыталась вытряхнуть из ушей воду после купания.

— Это совпадения. Или хорошее управление. Или… или качественные ингредиенты!

— А почему ты выиграла в лотерею торговой гильдии в прошлом месяце? — спросил Илиран с видом