Жаворонок Теклы - Людмила Семенова

местных модниц и багровая помада, юбки колокольчиком и блестящие туфли на их изящных ногах, — такой Эфиопия теперь предстала перед ним, не полудиким нищим, живущим одними инстинктами, а веселым, добрым и немного легкомысленным странником.

Правда, время от времени Айвар все же сталкивался с отголосками прошлого. Госпиталь часто посещали крупные бизнесмены и даже политические бонзы для своих инвестиций, среди них были как африканцы, так и белые, и многие приезжали в Аддис-Абебу с семьями. Дочери почетных гостей, холеные светские барышни, любили поглазеть на молодой мужской персонал, когда им устраивали экскурсии. А уж если парням на какой-либо черной работе приходилось раздеваться по пояс, чтобы не забрызгать рубашку, девицы чувствовали себя будто в обиталище античных богов, героев и олимпийцев. Но это не мешало им обращаться к этим красавцам с самыми прозаическими и даже грубыми предложениями.

Айвар их получал неоднократно — девушки из высшего сословия не сомневались в продажности красивых молодых африканцев, и он даже не мог на это обижаться. Правда, расценки у таких покупательниц были иными: они с ходу предлагали и золотые часы, и мотоцикл, и смартфон, и путешествие на Карибские острова. Он понимал, что одноразовый секс не может стоить так дорого, и от него взамен хотят гораздо большего — чтобы он стал временным «бойфрендом», с которым приятно появляться на тусовках, поддерживать беседу, путешествовать и делать красивые фотографии. Однако он не желал возвращаться к старому ни в какой мере и всегда изящно, но решительно пресекал подобные претензии.

Но всех, с кем Айвар был близок из душевных побуждений, он запоминал, с благодарностью за то, что стал для них не секс-машиной, а обычным парнем, пусть и очень красивым, но со своими слабостями, причудами и даже страхами. А девушки всегда относились философски к мимолетности этих моментов счастья.

Самый трогательный и болезненный из таких романов случился у Айвара еще во время учебы на курсах. Эта история вдобавок многому научила его о жизни в Эфиопии, об истинном положении женщин и детей и о том, что никакие законы общества и религии не могут побороть природу, которая создала людей уязвимыми существами, нуждающимися в тепле и поддержке.

В то время он частенько после работы ужинал в одном местечке, где можно было дешево и сытно поесть и заодно посидеть за учебниками. Окружающая суматоха и постоянно звучащие из динамиков старые восточные шлягеры Таркана и Араша ему не мешали. Айвар успел полюбить шум большого города и чувствовал себя вполне комфортно.

И однажды он увидел, как из подсобного помещения вышла девушка — очень юная, младше его лет на восемь, а то и на десять, невысокая, сутулая, с худыми руками и ногами. Ее пепельно-черная кожа, типичная для жителей юга страны, контрастировала с волосами, которые были окрашены хной в бордовый цвет, переплетены во множество косичек и скреплены цветными заколками. Одета она была в растянутую белую футболку, рваные джинсовые шорты и резиновые шлепанцы.

Но самым примечательным было то, что к спине у нее был привязан крохотный младенец. Айвар не сразу его разглядел, так как ребенок, по-видимому, крепко спал. Молодого человека это удивило: конечно, в Африке до сих пор носили детей за спиной, занимаясь хозяйством, но все-таки в основном это было характерно для деревни. В столице такое встречалось гораздо реже, к тому же, в кафе могло быть опасно. В руках девушка несла ведро с мыльной водой, в котором, должно быть, ополаскивались тряпки для мытья столов и пола. Было заметно, что при ее комплекции тащить его нелегко.

Заметив, что девушка направлялась во двор, чтобы выплеснуть ведро, Айвар догнал ее и осторожно, стараясь не потревожить ребенка, окликнул:

— Девочка! Подожди, давай я помогу ведро вынести.

Она оглянулась и посмотрела на парня с едва обозначенной досадой, но в целом безразлично, будто нездоровый человек или измученная своим долголетием одинокая старуха. Уголки ее сочных губ были скорбно опущены.

— Какая я тебе девочка? — вяло спросила она. — За девочками иди в школу, или в монастырь, а я, если ты не слепой, уже вполне взрослая.

Айвар не стал выспрашивать, приходится она младенцу матерью или старшей сестрой, и протянул руку за ведром. Она так же безмолвно отдала его. Ребенок к тому времени забеспокоился, и когда Айвар вернулся со двора, девушка уже сняла его со спины и пыталась укачать. Вернее, она довольно грубо встряхивала малыша, отчего он раздражался еще сильнее.

— Голодный, что ли? — спросил Айвар, поставив ведро.

— Да как же, — отмахнулась девушка. — С голоду он точно не умрет. А мне еще час пахать до конца смены, и как его теперь угомонить, чтобы не мешал? Ты знаешь, что в деревне младенцам для этого жеваную травку дают?

— Я много что знаю! Не болтай лишнего, — сказал Айвар уже строго. — Давай лучше я его сам подержу, пока ты свои дела закончишь. Кстати, это у тебя сын или дочка?

— А знаешь что, подержи! — отозвалась девушка и быстро сунула малыша ему в руки. На ее лице даже мелькнуло что-то похожее на бодрость. — Всяко больше пользы, чем вопросы задавать. Ты откуда вообще взялся такой любопытный?

Не дожидаясь никакого ответа, она ушла обратно в подсобку, а Айвар вернулся за столик. Здесь к нему уже привыкли и ничего не спросили. Маленький негритенок на удивление быстро успокоился, и Айвар с удовольствием рассмотрел его сморщенное личико, заплывшие глазки и крохотные ручки с белыми крупинками ноготков и розовыми ладошками. Головка уже была покрыта легким кудрявым пушком.

Айвар всегда любил детей, и хотя по-прежнему не желал заводить своих из-за пережитых в подростковом возрасте страшных впечатлений, ему было с ними хорошо и он с радостью возился с малышами и в больнице, и в том квартале, где жил.

Затем Айвар уже с тревогой подумал о том, как легко девчонка отдала младенца совершенно незнакомому парню, будто не только не боялась за него, но была не прочь сама подтолкнуть дитя к какой-нибудь опасности.

Эта мысль могла показаться невероятной, но Айвар хорошо знал, что Африка только на вид чадолюбива, традиционна и растит своих отпрысков неприхотливыми, но крепкими. На деле детоубийство встречалось здесь не реже подпольных абортов, и никто не думал расследовать такие случаи, так как в сельской прослойке младенец не считался человеком. И помимо нищеты, голода или болезненности ребенка, матерей порой толкало на это внутреннее расстройство, которое в цивилизованном мире называлось послеродовой депрессией. Айвару доводилось слышать, как ее называли «блажью», «баловством» и вообще мистификацией, которая неведома беднякам. Но он знал,