Безрассудная династия - Трейси Лоррейн

— Конечно. Алекс, Себ, возьмите Стеллу и Эмми с собой. Приведите их сюда мирно, — приказывает он.

— Конечно, босс, — соглашается Алекс, прежде чем крик боли наконец прорезает воздух.

— Нет, нет. Не впутывай их в это.

Бросаясь вперед, я обхватываю пальцами горло пизды достаточно сильно, чтобы перекрыть ему доступ воздуха. Его глаза расширяются в панике, но я не сдаюсь.

— Тогда тебе нужно, блядь, начать говорить, — киплю я, выплевывая ему в лицо каждое слово. — Нам не нужно читать тебе лекцию о гребаной важности семейной верности, солдат. Вы оба знаете, что вы мертвы из-за этого гребаного глупого трюка, но жизни ваших семей сейчас в значительной степени висят на волоске. Я действительно надеюсь, что они того стоили.

Тишина заполняет комнату, и моя хватка на его горле только усиливается. Но, несмотря на его более ранний протест в защиту своей семьи, ни один из них больше не возражает.

Пока Алекс, Себ и Стелла не решат уйти.

— Нет, — кричит другой. — Они обещали нам новую жизнь вдали отсюда, если мы позволим ему освободиться.

Я оскаливаю зубы, продолжая смотреть на подонка в моих лапах. Его губы начинают синеть, но он по-прежнему ничего не делает, чтобы отбиться от меня.

— Неужели жизнь с нами действительно так плоха? — спрашивает Дэмиен, подходя ко мне и, наконец, вмешиваясь.

— Нет, босс. Я просто хочу большего для своих детей.

— Тебе недостаточно жизни в богатстве, власти и защите целой семьи, солдат?

— Я в большом долгу перед своей женой, — говорит он, и его голос выдает страх, который он так старается скрыть.

— И ты думаешь, что жизнь, которая теперь будет без тебя, лучше, чем эта, когда ее муж жив?

— О-они обещали мне, что э-это будет л-легко.

— Ну, да. Я думаю, оставить дверь открытой довольно легко. Но ты, кажется, кое, о чем забываешь, — заявляет Дэмиен, его голос такой же жесткий и холодный, как всегда. — Итальянцы — тупые, жаждущие власти ублюдки. Ты действительно думал, что тебе это сойдет с рук? Вы были последними, кто видел его живым. Тоби, отпусти его, — требует Дэмиен. — Тебе нужно, чтобы они оба дышали еще немного, если мы собираемся найти твою девушку.

Парень перед Дэмиеном бледнеет.

— О, мне жаль. Ты действительно думал, что Джонас собирался ускользнуть в закат и оставить нас всех с нашей счастливой жизнью? Мне жаль, что приходится вас огорчать, но эта жизнь не такая. И мы притащили его сюда по чертовски веской причине. — Его голос становится глубже, с каждой секундой становясь все более смертоносным.

Парень, которого я чуть не задушил до смерти, тяжело дышит, пытаясь вернуть в свой организм достаточное количество кислорода. Ему лучше извлечь из этого максимум пользы, потому что, как только у нас будет вся необходимая информация, они оба будут чертовски мертвы.

— Итак, — говорит Дэмиен, поднимая глаза на своего сына и подзывая его к себе. Достав из кармана складной нож, он протягивает его Тео, глаза которого горят жаждой крови. — Мы собираемся сделать это веселым способом или легким?

Тео явно насрать на ответ на этот вопрос, потому что в ту секунду, когда он обхватывает нож пальцами, он вонзает лезвие прямо в тыльную сторону руки парня, которая привязана к ручке кресла, заставляя его выть, как дикого зверя.

— Я действительно не чувствую себя легко сегодня вечером, босс, — небрежно говорит Тео, вытаскивая оружие из его руки и вытирая его о штаны парня, пока тот хнычет.

— Достаточно справедливо. Итак… куда подевался Джонас?

— Мы не знаем, босс, — хрипит парень, которого я душил.

— Недостаточно хорошо, — рычит Дэмиен, его раскатистый голос заставляет меня вздрагивать.

— М-мы не задавали вопросов, босс.

— Тео, — Дэмиен не успевает произнести приказ, как нож вонзается в бедро парня. — Мы можем продолжать делать это в течение нескольких дней. Держать вас на краю гибели дольше, чем вы могли бы представить. И чем дольше это длится, тем ближе мы становимся к вашим детям. Думаешь, они будут кричать так же сильно, как ты?

Он стонет, когда Тео вытаскивает нож и смотрит вниз, кровь течет из раны. Этого много, но недостаточно, чтобы быть артерией.

— Он покидает страну.

— Сегодня вечером?

— Нет. Сначала он хотел заполучить свою семью.

* * *

— Ее маячок все еще не двигается, — говорю я, уставившись на штуковину, как будто она волшебным образом сдвинется и скажет нам, где она, если я буду достаточно усердно молиться.

— Расскажи нам еще раз, почему ты подумал, что было хорошей идеей не вставлять жучок в ее ожерелье? — Спрашивает меня Тео, его бровь изогнута, как будто он искренне не может понять, почему я этого не сделал.

— Потому что, придурок, я не хотел обращаться с ней как с гребаной собакой. — Я бросаю взгляд на Эмми, прекрасно зная, что он, блядь, чипировал ее не так давно.

— Мы бы знали, где она была прямо сейчас, если бы ты это сделал.

Вскакивая на ноги, я стаскиваю его с дивана за рубашку.

— Ты думаешь, я, блядь, этого не знаю? — кричу я, наши носы так близко, что они почти соприкасаются.

Моя грудь вздымается, когда чистое отчаяние разливается по моим венам.

Он мог увезти ее куда угодно. Он мог делать с ней все, что угодно.

Мой желудок переворачивается при мысли о том, что он прикасается к ней. О том, что он обращался с ней так же, как со мной.

— Тоби. — Мягкий голос мамы проникает в мои уши, и это заставляет меня расслабиться еще до того, как она кладет руку мне на плечо.

Она и Гален были здесь, в моей квартире, ожидая, когда мы зашли в тупик с двумя мудаками внизу.

Мы оставили их на ночь стонать от боли и покрывать пол их кровью, позволив им поверить, что их семьям придется не слишком приятно просыпаться утром, если они не расскажут что-нибудь, что мы могли бы использовать.

— Мы найдем ее.

Я отпускаю Тео толчком, он падает обратно на диван, когда я разворачиваюсь к маме.

— Как? — кричу я. — Как, черт возьми, мы собираемся ее найти? Он мог увезти ее куда угодно.

Мой голос громкий и смертоносный, но она даже не дрогнула.

— Он не собирается уходить тихо, — говорит она мне ровным и уверенным голосом, как будто она знает это как факт. Чего, конечно, у нее нет. Но за эти годы она достаточно натерпелась его дерьма, чтобы знать, как он работает. Черт возьми, я тоже должен это знать, но единственное, на что я сейчас способен, — это страх. Леденящий душу гребаный страх, что он собирается причинить боль моей