Игра. Вторая жизнь - Екатерина Лебецкая

сразу отобрали и поделили между собой. «Не порть еду своими слюнями, если всё равно есть не будешь» получила я объяснение. Это же повторилось и на следующий день. А на третий я так изголодалась, что как только работник кухни вывезла тарелки в столовую на тележке, я, не дожидаясь пока она их расставит на столы, подскочила со стула, схватила тарелку и руками начала есть. Пошла после этого конечно на стульчик, но зато была сытая. Задирали меня не только мальчишки, но и девочки. Притом издевки мальчиков были куда безобиднее, чем девчонок. В основном они обзывались, могли что-то отобрать, максимум толкнуть, в то время как девчонки били жестоко, до синяков и крови. Поэтому, как только я покинула детский дом, попросила брата научить меня драться. Туалет в детдоме для меня был местом пыток, побоев и унижения. Я как больная просилась в туалет на каждом уроке, чтобы не ходить туда на перемене, но к вечеру хоть раз, но меня подлавливали. Били или закрывали в кабинке, из которой потом меня выпускала воспитательница перед самым отбоем. Я так привыкла к синякам и ушибам, что они мне даже не болели, да и заживали быстро, правда на их месте быстро появлялись и новые. Девчонки лупили, а я не чувствовала боли, плакала от беспомощности. А потом был мой день рождения и подарок, или скорее унижение, который я запомнила на всю жизнь. Ночью, после того как на ужине меня все лицемерно поздравили, меня разбудили и затащили в «любимый» туалет и обрезали волосы. У всех в детском доме и у мальчиков, и у девочек были короткие волосы, одна я была с косами до пояса. Может меня еще не успели постричь, а может было жалко резать, так как волосы у меня были длинные и красивые как у мамы. В тот раз я впервые сопротивлялась, только бесполезно. Я одна, а их шестеро. Эта шестерка держала в страхе всю нашу группу, остальные были добрее, но никто не защищал меня, не хотел становиться грушей для битья. В общем было ужасно. Я спала в мокрой кровати, ходила на прогулку то без варежек, то без шапки, потому что их прятали или вообще выбрасывали, переписывала домашку по несколько раз, так как рвали мои тетрадки, выливали на меня чай, сок, даже суп. И возможно, если бы я пробыла в детском доме больше времени, то научилась бы давать отпор или того хуже, стала бы сама издеваться над слабыми. Но слава Богу этого не случилось. Но я усвоила урок. Нужно ценить и оберегать тех, кто добр с тобой, потому что таких людей мало, остальных нужно просто игнорировать. Не навязываться, не меняться, не стараться понравиться, просто не пускать в свою жизнь тех, кому ты не дорог, потому что ты можешь быть самым добрым, самым внимательным, самым заботливым, но все равно получить пощечину. Люби и заботься о тех, кто любит и заботится о тебе. И если человек ко мне проявляет доброту, я готова разбиться в лепешку, но ответить ему тем же.

Рома гладил меня по волосам, прижав к себе, а во мне боролась маленькая девочка Катя, которая хотела, чтобы ее пожалели, и взрослая Катя Богданова, которая ненавидела жалость и высокомерие, с которым обычно смотрели на бедную сиротку. Ветров развернул меня к себе, желая вытереть слёзы, но их уже не было, потому что я не плачу перед другими.

— Моя маленькая девочка. — шептал парень и в его голосе было столько жалости, что мне стало нестерпимо сложно рядом с ним. Хотелось укрыться, спрятаться, сбежать, лишь бы не чувствовать себя такой жалкой. Я встала и прошлась по комнате, чтобы успокоиться, но Ромин взгляд, только больше коробил меня. Под прицелом его глаз я чувствовала себя дефектной, неправильной, сломанной. Но я знала, что это не так. Несмотря на смерть родителей, на ненависть в детском доме, я получила достаточно любви, уважения и заботы, чтобы не сломаться.

— Ром, не смотри на меня как на брошенного котёнка. Не надо меня жалеть. У меня было счастливое детство. Ромка забрал меня с детского дома через полгода. Ему исполнилось восемнадцать, он вернулся от тетки в нашу квартиру, устроился на работу, собрал необходимые документы и приехал за мной.

— Почему тебя вместе с братом не забрала тетка?

— Не захотела… — я села напротив Ромы на другую кровать. — От меня были только проблемы. Я была капризная, избирательная в еде и одежде, плаксивая. В общем избалованная маленькая девочка и болезненная в придачу. Ромка же наоборот был настоящим мужчиной, которых мог помочь по дому и по хозяйству. Поэтому тетка его и приютила, а меня нет… Потом брат не захотел, чтобы мы жили с теткой. Нам и вдвоем было хорошо. Хотя мы никогда не были вдвоем. У нас дома вечно тусовались Ромкины друзья, часто и ночевали, а когда брат пропадал на работе, то присматривали за мной — забирали из школы или с танцев, кормили едой, принесенной из дома. Это мой Ромка умел готовить, а остальные парням было проще маминой стряпней меня угостить. Хотя я и сама быстро научилась готовить. В восемь лет я уже кормила ораву парней домашними пельменями. Наверно поэтому сейчас я не люблю готовить — наготовилась уже. Хотя я вкусно готовлю. По крайней мере брат и его друзья всегда хвалили, сейчас вот Стас с Настей тоже уплетают мои борщи аж за ушами трещит.

— Меня побалуешь своими кулинарными шедеврами?

— Угощайся. — я протянула Роме тарелку с печеньем.

— Вкусно. Ты молодец, Бельчонок. — сказал Рома, усаживая меня на колени.

— Это не я молодец, это мой брат молодец. Это он меня научил готовить и не только. Я бы умерла без него в детдоме. Хотя знаешь, там было не так и плохо, просто я тогда была слишком… нежная что-ли для него.

— Ты и сейчас очень нежная и красивая. — Рома заправил мои волосы за уши и стал осыпать моё лицо быстрыми невесомыми поцелуями. Это так странно, когда такой как Ветров не захватнически пожирает твои губы, а нежно целует глаза, щеки, лоб, нос. Я засмеялось — было приятно и щекотно одновременно.

— Ром, хватит. — пищала я.

— Хорошо. Как скажешь. — сказал Рома и поцеловал по-настоящему. Жарко. Страстно. Глубоко.

Глава 29

Рома

Я люблю ее.

Это не желание, не одержимость, не влюбленность — это любовь. Настоящая. Крепкая. Неуправляемая. И такая безумная.

Можно конечно отпираться, тянуть время, ждать,