В расчете на любовь - Марианна Красовская

Здание участка ничем не отличалось от сотен таких же по всему Урусу. Приземистое, длинное, с узкими окнами, выкрашенное в унылый серый цвет. Серые же коридоры, коричневые двери, люди в черной форме. Жарко им, наверное, здесь. Впрочем, в серо-коричневом кабинете начальника царила прохлада и свежесть. Здесь, конечно, имелся охладительный артефакт, и не один.

Меня усадили на коричневый диван и предложили кофе. Я вежливо отказалась, памятуя об очаровательном обычае дознавателей добавлять в напитки всякие любопытные вещества, развязывающие допрашиваемым язык. Впрочем, я просто не слишком люблю кофе. С удовольствием пью его в кофейне или в гостиной — в приподнятом настроении и приятной компании. Здесь же не было ни того, ни другого.

У окна стояло два стула. На одном сидел незнакомый мне сухощавый мужчина в очках. На другой опустился Туманов. Еще один дознаватель примостился за крошечным столиком в углу. На столике лежала большая тетрадь, а в пальцах мужчина вертел самопишущее перо. Стало быть — секретарь. А тот, в очках, вероятно, менталист. Ух, как все серьезно! Не слишком ли много дознавателей на одну слабую женщину?

Впрочем, мне ли бояться мужчин? Кокетливо улыбнувшись, я поправила волосы и проверила декольте. Все в порядке, можно начинать нашу… беседу.

— Альмира Вионтьевна, насколько близко вы знакомы с Ратмиром Снежиным? — задал неожиданный вопрос Ермилин, покосившись на окно.

— Я родила от него ребенка, — удивленно ответила я. — Совершенно понятно, что я была знакома с ним очень-очень близко.

Мужчина в очках еле слышно фыркнул, стрельнув глазами в стратегическое место — мое декольте. Туманов выразительно закатил глаза.

— Рассказывал ли Снежин о своих стремлениях, планах, жизненных ценностях? — терпеливо уточнил Ермилин. — Были ли вы с ним душевно близки?

— Нет, — подумав, ответила я. — Точнее, рассказывал немного, но, скорее, врал. Он не из тех, кто делится чем-то с любовницами.

— Поясните, сударыня.

— Мужчины считают себя выше, чем женщины, — чуть подумав, сообщила я. — Они сильнее, умнее, решительнее. Мужчины учатся в университетах, служат, занимают важные должности, а удел их жен — заниматься хозяйством и детьми. Кто будет разговаривать с женщиной о важных делах? Что она понимает?

Ермилин задумчиво на меня смотрел, постукивая пальцами по столу. Хмурил седые брови. Дергал мясистым носом.

— Но вы же умная женщина, Альмира Вионтьевна. И решительная. И весьма здраво мыслите… иногда.

Комплимент прозвучал фальшиво. Вряд ли кто-то в этом кабинете считает меня умной, учитывая подозрения в сговоре со Снежиным.

— Не так уж много времени у нас было на разговоры, — жестко ответила я в надежде шокировать и смутить дознавателей. — Ратмира мое тело интересовало куда больше, чем душа и разум.

— И я его очень понимаю, — еле слышно согласился тот, что в очках.

Туманов весьма недовольно качнул головой.

— Вы знали, что Снежин участвовал в заговоре против государя и причастен к взрывам во дворце?

— Знала, — нехотя подтвердила я. — Об этом он рассказал сразу же. Только говорил, что он не такой, что он против кровопролития, что его оболгали, подставили и предали товарищи. Он хотел реформ, а не убийства.

— Вы ему поверили?

— Разумеется.

— И никаких подозрений не возникло?

— Я влюбилась в него как кошка, — совершенно спокойно призналась я. — В тот момент я была глубоко обижена на супруга, Снежин меня утешил, ободрил. Я верила ему как себе, разумеется. Но все это я уже рассказывала шесть лет назад. Какая сейчас надобность ворошить прошлое?

— Вы все еще в него влюблены?

— Разумеется, нет! — возмутилась я. — Я о нем даже не вспоминала до того дня, как приехала в Вышецк.

— Вот это свидетельствует об ином, — Ермилин достал из ящика стола несколько конвертов и положил перед собой.

— Я понятия не имею, что там, — прищурилась я. — Никогда переписки со Снежиным не вела, клянусь.

Между тем Ермилин медленно вытащил из верхнего конверта листок бумаги и зачел громко и с выражением:

— Дорогой мой, бесценный, нежный друг. Я ужасно скучаю, умираю от тоски…

Я моргнула. Начало было мне знакомо. Именно такую сентиментальную чушь я писала своему жениху. Гордиться могу лишь одним: при всей своей наивности я ухитрилась ни разу не написать простое и важное слово «люблю». Я вообще никому из мужчин его не говорила.

— Ваше? — брезгливо спросил Ермилин, роняя письмо и кривясь, будто оно обожгло ему пальцы. — Не отрицайте, почерк ваш.

— Мое, но…

— Остальные написаны той же рукой.

— Допустим. Но помилуйте, адресованы они отнюдь не Снежину!

— Здесь есть про сына, разлуку и скорую встречу. И имя упомянуто.

— Да быть того не может! — я все же, потеряв самообладание, вскочила и схватила злосчастные бумаги, впиваясь глазами в строчки. И вот ведь магия — это были не мои письма! То есть мои… но и не мои! Часть слов я вполне узнавала, но какие-то никогда не писала!

— Это подделка! — заявила я, швыряя бумаги на стол перед Ермилиным. — Мало ли умельцев в Урусе!

— Увы, экспертиза показала…

— Ваши эксперты ошиблись.

— Сядьте, Альмира! — рявкнул генерал, теряя терпение. — И прекратите этот бездарный спектакль! Эти письма свидетельствуют…

— Меня похитил князь Зариан и запер в домике на вершине горы. А Снежина я в глаза не видела. И уж точно не желаю с ним никуда бежать! Мне он не нужен совершенно! Если не верите мне, вызовите князя Барги! Или его дядюшку! Или мать, или кузин — вся их деревня видела меня!

— Если вы настаиваете, мы, разумеется, допросим Барги. Он тоже — ваш любовник?

Я застыла, лихорадочно размышляя, что на это ответить. Формально — он мой икшарский муж. Но здесь, в Урусе…

— У меня не было любовников в Вышецке, — попыталась увильнуть от ответа я. — Вам ли не знать? Я вела себя в высшей степени добропорядочно. Господин Туманов, мой гость, засвидетельствует это.

— Князь Зариан уверял, что вы пытались его соблазнить. Делали непристойные намеки.

— Лжец, — пылко воскликнула я. — Пыталась? Я не пытаюсь, я соблазняю! Даже государь не устоял передо мной. Вот вы, вы, в очках — если бы я пригласила вас на ночную