Идеальные незнакомцы - Джей Ти Джессинжер

против моих. — Помоги мне войти, — просит он, расставив ноги. Я обхватываю его плечи рукой, а свободной рукой проникаю между нами. Затем я направляю его туда, где ему положено быть, пока он полностью не оказывается внутри меня, его гладкая грудь прижата к моей так плотно, что я чувствую каждое биение его сердца.

Он снова начинает трахать меня, его толчки настолько же сильны, насколько мягки его глаза.

Вода разбрызгивается повсюду. На наши тела, потолок, кафельные стены. Пар поднимается и клубится. Звуки моих беспомощных стонов и его резкого дыхания эхом раздаются вокруг нас, пока у меня не кружится голова, пока я не приближаюсь к оргазму настолько, что фокус моего зрения сужается до блестящего белого ожога внутри меня, который сворачивается все туже и туже, готовый вот-вот вспыхнуть.

Когда я наконец кончаю, это происходит с криком и серией сильных рывков всем телом. Но Джеймс не шатается. Его руки остаются сильными, а равновесие — устойчивым, и он продолжает неустанно входить в меня сквозь мои конвульсии, пока я не истощаюсь.

Затем он вырывается, крепко целует меня и глубоко стонет мне в рот. Он выпускает себя в бурлящий пар и горячую воду, все это время умудряясь выдерживать мой вес, не шатаясь. Его руки даже не дрожат. Он тверд, как ствол красного дерева.

Сквозь запутанный и пропитанный наслаждением туман моего разума проступает единственная, кристально чистая мысль:

Как может умирающий человек быть таким сильным?

 

Глава 19

После душа Джеймс вытирает нас обоих полотенцем и ведет обратно в постель. Он переворачивает меня на бок и крепко прижимает к своему теплому телу, закидывая свои ноги за мои и защитно изгибаясь вокруг моего позвоночника. Его грудь широкая и твердая, прижатая к моей спине. Его губы нежно касаются моего затылка.

Он шепчет: — Спи.

Измотанная, я сразу засыпаю.

Мне снится война.

Я бегу по ночному разбомбленному городу, мимо молчаливых, огромных руин зданий, разбитые окна которых смотрят на меня, как тысячи мертвых глаз. Небо затянуто густым черным дымом, который обжигает и душит мои легкие. Далеко вдали раздаются беспорядочные очереди автоматической стрельбы. Дорога, по которой я иду, — это бесконечный отрезок потрескавшегося черного асфальта, заваленный обломками и телами. Я спотыкаюсь о них, когда бегу, рыдая, подошвы моих босых ног окровавлены...

Я пробегаю мимо группы солдат, которые направляются в противоположном направлении. Их мундиры изорваны. Их лица измазаны грязью и залиты кровью. Все они ранены в разной степени, хромают или кровоточат от ужасных ран, лица перекошены от боли или пусты от истощения. Они игнорируют меня, все, кроме одного, который обращается ко мне, спотыкаясь, когда проходит мимо.

— Возвращайся, — кричит он, глядя через плечо в ту сторону, куда я направляюсь. — Ты умрешь, если пойдешь этим путем.

Он качается дальше.

Я игнорирую его предупреждения, потому что иду к свету.

Это безопасность, мягко сияющий белый свет сразу за подъемом на дороге впереди. Это убежище. Я чувствую его.

Поэтому я продолжаю бежать, легкие горят, в ушах раздаются крики плачущих детей и церковные колокола.

На вершине подъема я резко останавливаюсь. Слабая и запыхавшаяся, я смотрю на мужчину, стоящего посреди дороги. Он окружен сияющим шаром белого света. Кажется, он исходит из него самого, пронизывает его кожу и излучается из глубины его прекрасных голубых глаз.

— Привет, дорогая, — улыбаясь, говорит Джеймс, — Я так рад, что ты нашла меня. Теперь ты в безопасности. Ты дома.

Я всхлипываю с облегчением и падаю на колени... и тут я замечаю пистолет в его руке.

Подняв руку, он направляет пистолет прямо на меня.

Он все еще улыбается, когда нажимает на спусковой крючок.

***

Я вскакиваю на кровати, слепая от ужаса, мое сердце колотится. Судя по свету, уже полдень.

Я одна.

Дрожа, я прижимаю руку к своему колотящемуся сердцу. Сон казался таким реальным. Я все еще чувствую запах дыма и вижу мертвые тела. Хотя я уже много лет не верю в Бога, я перекрещиваюсь на груди.

Затем падаю на спину и лежу так, пока не смогу снова дышать. Пока оглушительный шум выстрела не стихает в моих ушах.

Окна открыты. Ветерок шепчет сквозь шторы, мягкими волнами заполняя их складки. Ленивый ветерок взъерошивает края листа желтой бумаги в клеточку, лежащего на тумбочке у кровати, прижатый авторучкой. Я подхожу, беру бумагу и читаю.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀

Записывай, что ты чувствуешь. Все, что ты чувствуешь — о Париже, о жизни, обо мне — отныне и до сентября. А когда уедешь, оставь это, чтобы я не остался наедине со своими воспоминаниями. Оставь и мне свои воспоминания, чтобы я знал, что все это было на самом деле, когда ты уедешь. Чтобы я знал, что ты не была просто красивым сном.

⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀

Бумага дрожит в моих руках, но эта дрожь вызвана не кошмаром и не ветром из окна.

Я прижимаю письмо Джеймса к груди и закрываю глаза, а потом просто сижу какое-то мгновение в тишине, позволяя эмоциям пройти сквозь меня, как внезапный морской бриз, пенистая ярость, которая, как ты боишься, может перевернуть тебя, но которая в конце концов успокаивается под солнечным небом и спокойной водой.

Один из немногих моих терапевтов, который действительно помог мне, как-то сказал мне, что люди совершают ошибку, думая, что переживание эмоции означает, что вы должны что-то с ней делать. На самом деле, вам совсем не нужно ничего делать со своими эмоциями. Вы можете просто признать их, когда они появляются — о, посмотрите, эта старая сука Зависть снова вернулась — и идти заниматься своими делами.

По ее словам, именно цепляние за эмоции вызывает страдания.

Мудрый выбор — отпустить их и дышать.

Просто почувствуй меня. Просто почувствуй меня и дыши.

Вспоминая слова Джеймса, сказанные мне, когда я в панике убежала в туалет в ресторане, я чувствую себя лучше. От его записки мне тоже стало легче, хоть в груди и сжало.

По крайней мере, похмелье имело хорошие манеры, чтобы исчезнуть.

Я встаю, одеваюсь и иду в библиотеку, желание писать такое же сильное, как и любая зависимость. Я беру ручку, продолжаю с того места, где остановилась на желтом блокноте, и пишу, пока тот не заполнится. Тогда я начинаю новый.

Я не останавливаюсь, пока не слышу птичий щебет. Когда я оглядываюсь вокруг, то с удивлением осознаю, что писала прямо сквозь смерть одного дня к золотому, пахучему