Кровавая заутреня - Нина Алексеевна Левина

А с такой диадемой от неё глаз никто не сможет оторвать. Яся взглянула на Радзимиша с неподдельным интересом. Он знает толк в украшениях и понимает, как завоевать сердце женщины. И влияние среди мятежников у него большое, раз досталась такая богатая добыча. В том, что Радзимиш отнял драгоценности у какой-то знатной семьи, девушка не сомневалась. В двух тёмных пятнышках на жемчужинах шкатулки Яся сразу узнала засохшую кровь. Что ж, кажется пришло время окончания беззаботной свободной девичьей жизни. Сегодняшним вечером Ясе придётся принять покровительство этого крупного, пока чужого мужчины, и постараться сделать так, чтобы он не разочаровался. Или лучше вернуть ему сокровища и выставить за дверь, пока не поздно? Яся внезапно засомневалась, как поступить правильней.

Радзимиш с ухмылкой наблюдал за девушкой. Блеск, появившийся в её глазах при виде драгоценностей, не оставлял сомнений, что панянка очарована и беспрекословно примет ухаживания шляхтича. Вообще-то не в его натуре было добиваться женской ласки, сила позволяла ему брать любую, какую захочет, но с Ясей ему хотелось иначе. Чтобы она отвечала на страстные объятия, чтобы сама, по собственной воле угождала его желаниям. Заметив в её глазах промелькнувшее сомнение, Радзимиш снова открыл шкатулку и медленно вытащил из неё бриллиантовое ожерелье. У Яси помутилось в голове, когда шляхтич надел его поверх её домашнего серого платья. Словно десятки ярких звёздочек вспыхнули на груди, отразились в зеркале и заиграли в глазах Яси. Она не могла оторвать взгляд от своего отражения и не сразу заметила, что Радзимиш нахмурился и недовольно покачал головой.

— Не так, — проговорил он, расстегнул ожерелье и снял его.

— Что не так? — забеспокоилась Яся. Она уже попала под очарование драгоценностей и не желала с ними расставаться.

— Не так, — повторил Радзимиш, взял Ясю за плечи и развернул лицом к себе. Резким движением рванул за ворот платье в стороны, разорвал его напополам вместе с нижней сорочкой и стащил до бёдер, обнажив грудь и живот.

От неожиданности Яся остолбенела, вспыхнула от стыда, но так и осталась стоять, не в силах пошевелиться. Никогда ещё ни один мужчина не видел Ясю обнажённой. Она любила флиртовать, для поцелуев подставляла руки, иногда позволяла касаться шеи, но всегда останавливала ухажёра, мечтающего зайти дальше, так как знала себе цену. А теперь на неё горящим взором хищника смотрел Радзимиш, но от этого взгляда не хотелось прятаться, наоборот. Пусть бы и смотрел вот так, не отрываясь, пусть бы желал только её одну. По телу Яси пробегали волны палящего жара, голова кружилась, сердце стучало гулко и часто.

Между тем шляхтич снова взял ожерелье и надел его Ясе. Она вздрогнула от прикосновения к коже холодного металла и камней и глубоко задышала от волнения. Радзимиш не спускал с неё чёрных глаз, руками провёл по плечам, едва тронул белоснежную высокую грудь и проговорил:

— Теперь так… Моя королева…

Он вдруг глухо зарычал, подхватил разомлевшую Ясю на руки и понёс её в спальню…

* * *

Светлое Христово Воскресение Ульяна Назаровна встретила в арсенале вместе с десятками других женщин и детей. Всё, что у них было из еды — это сухари и вода, принесённые накануне «заботливыми» поляками. Хорошо хоть поубирали трупы, начинавшие смердеть, да кинули ворох соломы, чтобы можно было спать не на голом полу. Некоторые женщины часто плакали, некоторые — тихо сидели, сжав губы и уставившись в одну точку. Те, кого пригнали с ребятишками, держались друг друга и старались не подавать вида, чтобы не напугать ещё больше и без того испуганных детей. Среди пленниц оказались две беременные женщины. Одна из них — жена незнакомого Ульяне Назаровне генерала. С ней были дети и две няни, к тому же её хорошо знали другие жёны старших офицеров, поэтому держались поблизости и помогали чем могли. Вторая беременная, жена какого-то прапорщика, находилась на последних неделях срока и медленно ходила вдоль стен, охая и держась рукой за поясницу. Ульяна Назаровна не сомневалась, что роды начнутся в самые ближайшие дни и очень переживала за эту молодую женщину, собирающуюся впервые стать матерью. Положение у всех пленниц оказалось не завидным, но беременным сочувствовали больше всего и потребовали у приносивших сухари тюремщиков хотя бы им обеспечить нормальные условия. В ответ получили отказ и насмешки.

За три ночи, проведённые в арсенале, Ульяна Назаровна почти не спала. Ушибленная нога распухла и болела, ныли сломанные при падении рёбра. Но больше всего она боялась закрывать глаза. Стоило ей это сделать, как перед внутренним взором возникала картина убийства любимого Панкратушки, хотелось выть от бессилия и рыдать громко, в голос. Поэтому женщина старалась занять себя разговорами с другими, наблюдала за детьми и беременной, а сама всё время думала о Кати. С вечера пятницы в арсенал больше никого не приводили, и в душе нарастала тревога о судьбе дочери.

Тем временем Кати томилась в запертой комнате под крышей. Чеслав проведал её в субботу днём, принёс корзину еды и целый узел с вещами. Он побывал у Кайсаровых в пятницу, воспользовавшись уходом Яси на похороны матери. Спальня Кати оказалась наименее разграбленной — мятежников не очень интересовали платья и бельё юной небогатой барышни. Собрав наиболее подходящие вещи, Чеслав в раздумьях остановился, заметив шкатулку для рукоделия, а рядом с ней бумагу и краски. Он помнил, как Алексей покупал их у пана Леха. Сначала корчмарю захотелось швырнуть краски на пол и растоптать их, но потом он подумал, что занятие любимым делом скрасит одиночество Кати и пробудит в ней больше доверия к Чеславу. Поэтому он присоединил их вместе с рукоделием к вещам.

К субботе Кати уже выплакалась. Боль от утраты родителей немного притупилась, навалились тоска и отчаяние. Неизвестность пугала, а страшная реальность не хотела укладываться в голове. Приход Чеслава очень обрадовал девушку. В корчмаре она видела друга своего милого Алёши, ради него спасающего её жизнь, и не подозревала, что у Чеслава могут быть совсем иные мысли относительно её.

— Как и обещал — твои вещи.

Корчмарь уложил тяжёлый узел на кровать. Кати развязала его и в порыве благодарности быстро обняла корчмаря, потом отвернулась от него и принялась перебирать вещи. Если бы в эту минуту она взглянула на Чеслава, то её радость улетучилась бы без остатка. Привычная приветливая улыбка сошла с его лица, губы сжались, а глаза потемнели, выдавая бушующие в корчмаре тайные страсти. Он тяжело дышал, глядя в спину ничего не подозревающей Кати,