Бывший муж. Босс. Миллиардер - Эмилия Марр

Я едва успеваю сделать пару глотков кофе, как в дверь стучат, и появляется Тимур. На его лице нет привычной иронии — только усталость и мрачность.

— Доброе утро, — он бросает короткий взгляд на нас обоих и сразу переходит к делу. — Ночью на фабрике пытались устроить захват. Человек двадцать, вооружённые. Но охрана и наши ребята успели — полиции тоже хватило, чтобы отбить атаку. Никто из своих не погиб, только пара лёгких ранений.

У меня замирает сердце. Эрик ставит чашку слишком резко — кофе расплёскивается по блюдцу.

— Кто? — голос его низкий, угрожающе спокойный.

Тимур бросает на него взгляд, будто не решается сказать.

— Камеры кое-что засняли. Лица нескольких людей совпадают с людьми, связанными с… — он делает паузу, — с депутатом Князевым.

Эрик резко вскакивает, стул отлетает назад.

— Ты издеваешься⁈ — в его голосе больше ярости, чем я когда-либо слышала. — Князев⁈ Этот ублюдок почти десять лет сидел у меня за столом, пил и ел, обещал крышу и поддержку в любой ситуации! Он же сам предлагал помочь с расширением фабрики! К тому же он старый друг моего дяди.

Я чувствую, как холод прокатывается по спине. Имя ничего мне не говорит, но по реакции Эрика ясно — это предательство.

— Он решил, что ты слишком вырос, — спокойно продолжает Тимур. — И теперь легче тебя уничтожить, чем делить влияние. У него связи, у него люди. И самое опасное — он знает о тебе все. Он изучал тебя годами, прикрываясь дружбой.

Эрик медленно садится обратно, но лицо его всё ещё перекошено от злости. Я впервые вижу его таким: не холодным, не собранным, а настоящим — обожжённым предательством.

— Чёртов змей… — шепчет он. — И ведь я доверял. Даже звонил ему один раз после покушения. Черт!

Он поднимает взгляд на Тимура.

— Значит, теперь всё серьёзнее, чем мы думали.

— Ну мы же больше ему не платим, — говорит Тимур, не отводя взгляда от Эрика. — Когда человек из власти привыкает к «потоку», он воспринимает отказ как личное оскорбление. А это опасно. Князев считает, что ему всё позволено. Интересно, твой дядя в курсе?

Эрик сжимает чашку так, что костяшки рук бледнеют.

— Навряд ли. Он только вчера отправил мне несколько машинок для продажи здесь. Если бы они были заодно, он бы тоже попробовал меня закопать.

— Ну, Князев, ну старый черт! — говорит он тихо, — Я думал, можно с ним мирно порвать. А он решил, что порвать — значит убить.

Тимур кивает.

— Угроза — это одно. Но рейдерство, ночные «покушения» на фабрику — это уже попытка вытеснить тебя с рынка. Мы не можем просто ждать, пока он пойдёт дальше. Нужно вывести его на чистую воду. К тому же у нас начинается сезон. Агата нужна на фабрике, нужны программы на новый вид шапок, комплектов, кардиганов, свитеров. Он прекрасно знает, что если мы не начнем работать весь сезон будет упущен, а значит мы уйдем в убыток.

Я всматриваюсь в их лица. Вижу в глазах Эрика усталую решимость — ту самую, что когда-то понравилась мне и пленила, и вижу страх Тимура, который не шутит. Мне тяжело дышать.

— И что вы предлагаете? — спрашиваю я тихо.

Тимур делает шаг вперед, плечи его напряжены, голос спокоен, но тверд.

— Мы притворимся просящими. Сыграем ту роль, которую он ожидает: скажем, что я и Эрик — в растерянности, якобы не можем дальше вести дела без «помощи». Попросим «крыши» — условно. Но всё будет под контролем. У нас будут записи, у полиции есть люди, которые зафиксируют всё на видеокамеры и аудио. Мы не будем скрывать этот процесс: всё будет проходить в окружении следователей и при свидетелях. Он сам проявит себя.

Эрик смотрит на меня.

— Это ловушка, — говорит он. — Не идеально, но это шанс. Мы не даём ему денег «в темную». Мы ставим его перед фактом: либо он говорит правду, либо сам попадает под статью за вымогательство, за организацию рейдерства. И полиция — не просто наблюдатели, обратимся к столичным, тогда он точно не отвертится. Они сделают так, чтобы ни один судья не смог отвертеться.

Я чувствую, как в груди расползается лед. Слово «ловушка» звучит плохо — зловеще. Внутренний голос шепчет: это грязно. Это преступно. Но другой голос — пустой, уставший, отрезвлённый — говорит: или ты, или он.

— И ты готов идти на это? — спрашиваю я Эрика. — Подставиться? Войти в игру, в которой можно проиграть? А тебя не привлекут за дачу взятки?

Он отвечает без колебания.

— Я готов на все ради твоего и моего спокойствия.

Тимур добавляет:

— Я уже говорил с областной прокуратурой. Нужна твоя подпись — на официальных ходатайствах, на согласии участвовать в операции под контролем. Полный юридический контроль. Никаких тайных кошельков, никаких «серых» переводов. Всё легально, где это возможно. Мы заставим его взять на себя вину, за то что он делает десятилетиями, только при этом снимем его на видео.

Я прислушиваюсь к этим фразам, и где-то в голове слышу имя «легально» как спасительную плашку. Если полиция будет рядом, если всё не будет зависеть от наших рук — это уменьшает вину. Но не стирает её.

— И где я в этой пьесе? — спрашиваю я медленно, и слышу в голосе дрожь. — Меня впутают?

Эрик делает шаг ко мне и кладёт свою руку на мою. Его прикосновение — тепло и уголь одновременно.

— Ты будешь рядом, — он говорит тихо. — Но только мыслями. Потому что туда я тебя не пущу. Привезем с фабрики твой компьютер. Попробуем поработать удалено. Как только закроем вопрос с Князевым, приступим к производству изделий. Я не позволю, чтобы тебя снова втянули в грязь без защиты. Ты останешься дома, и подождешь моего возвращения, хорошо?

Я смотрю на его руку, на выпирающие вены, и вдруг осознаю: когда он уязвим — я хочу быть рядом не из расчёта, а чтобы держать его, как когда-то давно. Рядом — чтобы не оставить его в тиши одиночества мести.

— Хорошо, — отвечаю я наконец. — Делаем по-вашему. Но только вы должны обещать что все сделаете максимально безопасно для вас. Раз он уже предпринимал попытки убийства, то