Правда по Виргинии - Мария Фашсе

В Долорес – кому придет в голову жить в городе под названием Долорес? – мы сворачиваем со второй трассы на одиннадцатую. У меня на лице слабая улыбка, которая висит на мне, как распределитель на парковке в аэропорту.

«А сейчас что? – спрашиваю я себя. – Грусть, страх, неуверенность, нехватка воздуха? Я всегда считала, что любовь имеет принцип качелей. Сейчас, возможно, Диего наверху».

Я пытаюсь просто ехать и ни о чем не думать, и мне это удается. Все становится мягким и бескрайним, как прямая бесконечная дорога, с деревьями и полями по краям.

Удивительно, но я до сих пор думала, что Диего похож на мой первый велосипед и что я могу направлять его, куда захочу, когда, на самом деле, это он меня направлял. Я смотрю на большие руки Диего, на его длинные худые пальцы на руле. Темные волосы выбиваются из-под воротничка рубашки, из-под засученных рукавов. Как в сексе, говорю я себе: нам хорошо только когда я начинаю понимать, куда он хочет поехать.

– Я вижу море. – Я показываю – на море в окне. Это такая игра, в которую мы играли летом, когда Августин был маленьким и мы ездили на побережье; тот кто первым видел море, выигрывал. «Я вижу море, я вижу фонарь, я вижу Альфонсину, я вижу газовые трубы, я вижу баки с бензином, я вижу лагуну уток».

Диего остановил машину сразу, как мы въехали на пляж. Мы бы могли добраться до пляжа пешком по песку, пройдя зону скал.

Кажется, свет резко поднялся из моря, как кипящее молоко. Светила бледная луна, которая тут же скрылась, когда мы снова посмотрели на небо, после того как разулись.

– Я вот что думаю, – говорю я и вспоминаю коротко стриженную девочку в зеленых бриджах и Августина, снимающего рюкзак, как тот кто снимает шляпу, чтобы поздороваться, – Августин нас убьет, если увидит, что мы приехали.

Я складываю нашу обувь: одну пару на другую.

– Да, мне кажется, лучше будет, если мы не пойдем, – говорит Диего. – Мы можем проследить за ним и вернуться в Буэнос-Айрес вслед за автобусом.

Я одновременно ощущаю прохладную воду, которая ласкает мои ноги, и большую и твердую руку Диего в своей. Он прижимается всем телом к моей спине, моя голова ниже его головы, его руки переплетаются с моими.

– То что нас ждет в этом возрасте…

Я смеюсь и думаю, что несправедливо, что есть что-то хорошее, что быстро портится, исчезает, сморщивается, раскалывается, ломается: шелк, вино, стекло. Желание, страсть, счастье, любовь.

Мы сидим на берегу, очень близко к воде. Чайки молча кружат над нами. Они гораздо легче и грациознее, чем голуби, чем коты – как рыбы.

Диего ложится, и я делаю то же самое; у нас мокнут спины. Небо – это легкое одеяло, и мы так и лежим на спине, вытянувшись, немного озябшие. Словно мы умерли или уснули, но мы живы.

– Что делает тебя счастливым? – думаю я и произношу это вслух.

– Ты. Это первое, что приходит мне на ум. И Августин.

Я закрываю глаза. Потом снова открываю – все остается на своих местах: Диего, небо. Августин, пусть даже и далеко. Небо. Небо гладкое, как пляжный песок, с которого только что отступила вода: без облаков, без границ, без следов. Я уверена: если бы была ночь, мы увидели бы падающую звезду.