Измена. Я больше не у твоих ног - Милана Лотос

– Мне все больше кажется, что ты была права, Олесь.

– О чем ты? - непонимающе покачала головой.

– Может быть, и правда, это не мой ребенок, а?

– Пусть будет так, - устало ответила я, - это только мой ребенок и больше ничей. Тебя устраивает такая формулировка.

– Мы сделаем тест ДНК, - отвечает муж и закуривает сигарету. Снова. Делает глубокий вдох и довольно выдыхает густой дым. Хорошо, что не в меня.

Я судорожно вздыхаю и сейчас мечтаю лишь о том, чтобы мой муж задохнулся этим самым дымом.

После нескольких затяжек Макар делает пару глотков воды и снова заводит машину. Через двадцать минут его машина заезжает во двор.

Я не успеваю выйти из машины, как слышу, что муж говорит по телефону со своей матерью и просит ее приехать.

– Зачем? - Возмущенно смотрю на него, когда мы подходим к дому. - Зачем, ты вмешиваешь свою мать в нашу жизнь.

– Она нам не чужая. И мне нужна помощь.

– Какая помощь?

– Моральная. Только мать меня понимает, и вообще… оставь меня в покое. Мне нужно побыть одному и подумать.

Я медленно бреду в свою комнату, неся на руках спящую дочь. Кладу ее на кровать, а сама сажусь на край и закрываю в отчаянии глаза. Слез нет. Кажется, они закончились. И вдруг меня накрывает таким сильнейшим чувством любви и благодарности к своему еще нерожденному ребенку, что я замираю. Шумно дышу и кладу ладонь на живот.

– Моя маленькая принцесса. Ты самая хорошая, самая любимая девочка на свете. Мама любит тебя.

– Мамоська, я тозе тебя осень лублу, - слышу голос Тонечки, которая, видимо, проснулась от моих слов и поворачиваюсь к дочери. Подползаю к ней и, прижав к себе свое сокровище, крепко обнимаю. Зацеловываю пухлые щечки.

– Ты проснулась, радость моя.

– Да. А мы поедем к дедушке?

– Обязательно поедем, солнышко, - отвечаю ей и понимаю, что нужно выбраться и погулять. Вот только отпустит ли нас Макар. Все же он никогда не любил моего отчима и сейчас может заподозрить что-то. Но попробовать все же стоит.

Я подхожу к двери и понимаю, что она не заперта. Удивленно вскидываю брови и открываю дверь. Слышу, как в холле кто-то ругается. Понимаю, что это моя “любимая” свекровь заявилась и сейчас читает нотации своему сыну.

Вот, оказывается, чего не хватало Макару? Вот почему он скучал?

По материным нотациям и нравоучениям.

Медленно иду по коридору и останавливаюсь у двери в гостиную. Слышу голос свекрови и замираю, чтобы не пропустить ни слова.

–... ну конечно, что еще можно было ожидать от нее? Неспособная ни на что женщина. Род обрывается на тебе, сынок.

– Мама, это еще не конец.

– В смысле не конец?! - взрывается свекровь. - Ты что еще хочешь от нее детей? А если снова будет девка?

– Она мне как-то сказала, что это может быть не мой ребенок. Может быть, проверить.

– Проверь обязательно. Еще одна причина выгнать ее взашей.

– Мам, ты совсем, что ли? Я ее так долго искал, чтобы что? Выгнать? С ума сбрендила.

– Не смей… в таком тоне… разговаривать с матерью, - шипит свекровь, и я вся содрогаюсь от этого ведьминского голоса.

– Ну прости-и-и-и, - усталым голосом протягивает Макар, и я слышу, как он поднимается с кресла, - понятия не имею, что делать дальше? Держать ее в комнате, как заключенную, не хочу. Это хуйня какая-то, ей-богу.

– Не матерись при матери! - рявкает Татьяна Антоновна, а я прыскаю от смеха. Кажется, цербера, наконец, довели до белого каления.

И вдруг они замолкают. Резко наступает тишина, которая давить на уши. И я понимаю, что меня раскрыли.

Глава 52.

Легкий, почти неслышный смех за дверью оборвался так же внезапно, как и начался. Ледяная тишина, воцарившаяся в гостиной, была гуще и тяжелее любой ссоры. Макар и Татьяна Антоновна замерли, уставившись на дверной проем, где стояла я, прижавшаяся к косяку, пытаясь стать невидимой.

Первой опомнилась свекровь.

Ее лицо, искаженное гримасой праведного гнева, стало еще бледнее.

– Она подслушивала! – прошипела она, и ее пальцы с длинными наманикюренными ногтями сомкнулись в тугой, яростный кулак. – Я же говорила! У нее дурные манеры уличной кошки! Она выведывает, строит козни!

Макар не шевелился.

Он смотрел на меня не мигая. Его взгляд был странным: в нем не было привычной ярости, а лишь какая-то глубокая, тяжелая усталость и… что-то еще, чего я не могла разглядеть.

– Войди, Олеся, – произнес он на удивление ровно. Его голос был лишен эмоций, как будто все они выгорели дотла.

Я, повинуясь, сделала шаг в гостиную, чувствуя себя школьницей, пойманной на хулиганстве. Сердце колотилось где-то в горле.

– Я… я не специально. Тонечка проснулась, я вышла… – моя попытка оправдаться звучала жалко и неубедительно.

– Не специально? – фыркнула Татьяна Антоновна и сделала резкий шаг в мою сторону. Ее глаза сверкали холодным торжеством. – Ты всегда все делаешь «не специально»! Случайно родила девку! Случайно подслушала! Случайно сбежала, в конце концов! Ты – ходячая катастрофа, разрушившая жизнь моего сына!

Она была уже совсем близко.

От нее пахло дорогим парфюмом и старой, затаенной ненавистью. Ее рука с напряженными пальцами поднялась – не для удара, нет, она была слишком аристократична для грубого насилия, – но чтобы ткнуть меня в грудь, оттолкнуть, унизить.

– Хватит, - слово прозвучало негромко, но с такой неожиданной твердостью, что мы обе вздрогнули. Это был голос Макара.

Он все так же сидел в кресле, но его поза изменилась.

Он больше не развалился в нем в позе уставшего повелителя. Он сидел прямо, его плечи расправились.

– Что? - опомнилась свекровь и повела бровью.

– Мама, я сказал – хватит! – повторил он, и его голос набрал силу. Он смотрел не на меня, а на свою мать.

Татьяна Антоновна замерла с поднятой рукой, ошеломленная.

– Макар? Сынок, ты только послушай, что она…

– Я все слышал, – перебил он ее. – И то, что было до ее прихода, тоже. Ты говорила, что род на