Блэкторн - Джей Ти Гайсингер

Даже при включенной лампе и несмотря на усталость, я не могу заснуть, пока черное небо за окном не светлеет и рассвет не прогоняет все тени, скрывающиеся в самых дальних уголках комнаты.

Утром Беа ничего не помнит о мальчиках, которых она видела в лесу. Она просыпается в постели рядом со мной и не понимает, как она тут оказалась. Когда я говорю ей, что она испугалась, дочь непонимающе смотрит на меня.

— Чего?

— Неважно. Это был всего лишь сон.

Беа смотрит на меня так, словно я все это выдумала, и уходит в свою спальню, а кошка следует за ней по пятам.

За завтраком тетушки улыбаются.

— Доброе утро, милая, — весело говорит Эсме, ставя передо мной кружку ароматного чая, когда я сажусь за стол. — Тост? Или блинчики?

— Я лучше приму аспирин.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Я допоздна засиделась с Беа. Ей приснился кошмар.

— Бедняжка. Не могу вспомнить, когда со мной такое в последний раз случалось. Я сплю как убитая. Должно быть, она вчера съела слишком много конфет.

Я хмуро смотрю на тетю, пока она идет к шкафу за тарелкой.

— Тебе на прошлой неделе приснился плохой сон.

Эсме поворачивается и смотрит на меня с явным недоумением.

— Змеи, помнишь? Тебе снился кошмар, в котором по всему дому ползали большие черные змеи. Ты дважды говорила, что тебе это снилось.

Тетушки удивленно переглядывается между собой, а затем Эсме мягко говорит: — Нет, милая. Мне не снились змеи. Я бы точно это запомнила.

— Тетушка Ди, — настаиваю я, — ты же помнишь. Мы все были здесь, на кухне, когда она нам это сказала.

Та молча качает головой из стороны в сторону.

Встревоженная, я смотрю на мутную жидкость в своей чашке и беспокоюсь, что со мной происходит что-то серьезное. Сначала кровотечения из носа. Потом головные боли. А теперь я придумываю целые разговоры?

А что насчет дурного сна, который приснился Беа прошлой ночью и который она не помнит?

Или это тоже было игрой моего воображения?

Я осторожно прикасаюсь ко лбу, гадая, не разъедает ли мой мозг опухоль, и говорю себе, что это всего лишь стресс, но не могу до конца убедить себя в этом.

Остаток дня я не в себе, поэтому решаю выйти из дома и подышать свежим воздухом. Я оставляю Беа делать уроки с Кью, беру шерстяное пальто с вешалки у двери и выхожу в туманный пасмурный день. Я иду, засунув руки глубоко в карманы, пытаясь привести мысли в порядок, чтобы во всем разобраться. И так сильно погружена в свои размышления, что, когда наконец поднимаю голову, понимаю, что забрела глубоко в лес.

Примерно в четверти мили от меня из-за деревьев выглядывает высокий каменный шпиль церкви. Думаю, это старая церковь Крофтов. Должно быть, я нахожусь на их территории.

Я останавливаюсь и долго смотрю на шпиль, собираясь с мыслями и позволяя своему учащенному пульсу замедлиться. Должно быть, я все это время направлялась сюда, к месту, где все началось, когда умерла моя мать, сама того не осознавая.

Я словно сделана из железа, а церковь — это магнит, который непреодолимо притягивает меня.

Я делаю паузу, чтобы собраться с духом, а затем продолжаю путь.

В этой части леса пугающе тихо и спокойно. Единственный звук, который можно услышать, — это хруст сухих сосновых иголок под ногами. Не слышно ни щебетания птиц в кронах деревьев, ни уханья сов, ни шелеста ветвей, ни радостного журчания ручья неподалеку.

Кажется, что лес затаил дыхание.

Старая заброшенная церковь стоит посреди поляны, на которой нет деревьев, но все заросло сорняками и дикими травами. Ее известняковые стены местами потрескались и осыпаются, а где-то покрыты толстым слоем зеленого мха. Витражные окна потускнели и разбились, а шпиль выглядит так, будто в любой момент может обрушиться на покатую крышу.

На готическом кладбище рядом с церковью установлены изысканные надгробия, обозначающие места захоронения членов семьи Крофт. В белом мраморном склепе, увенчанном фигурой плачущего ангела, покоится мать Ронана.

Я знаю это только потому, что в газете была фотография. Никто не удивился, когда Блэкторнов не пригласили на похороны.

Деревянные двери в передней части церкви давно сняли и заменили тяжелыми ржавыми воротами, привинченными к каменным стенам. Через железные прутья пропущена толстая серебряная цепь, концы которой сцеплены висячим замком. И хотя все остальное в церкви пришло в упадок, эти детали новые и блестящие.

Я обхожу здание снаружи и нахожу еще один вход сбоку. Ржавые ворота, которые его охраняют, приоткрыты, и я проскальзываю внутрь.

Тут холодно и темно. Церковь пуста, если не считать нескольких пыльных перевернутых деревянных скамеек у алтаря и куч опавших листьев на полу. Мраморные колонны поддерживают огромные каменные арки сводчатого потолка.

В воздухе витает тяжелый запах, как на скотном дворе. Пахнет мускусом, мокрой соломой и гниющим деревом. Оглядываясь по сторонам, я задаюсь вопросом, какой из Крофтов решил, что с него хватит, и оставил это место на произвол судьбы. Очевидно, что оно было заброшено на протяжении нескольких поколений.

Проходя дальше вглубь здания, я замечаю искусно вырезанных горгулий, ангелов, рыцарей и животных на каменных стенах над окнами и дверными проемами. Они прекрасны и сложны по исполнению, а их дизайн свидетельствует о мастерстве резчика. В нескольких метрах от алтаря я перестаю смотреть на стены и перевожу взгляд на пол.

На камне выложена большая мозаика из черно-белых плиток, на которой изображен волк с ягненком в пасти. Над волком и его добычей парит полная черная зловещая луна.

Это фамильный герб Крофтов. Я видела его много раз, но в этой жуткой обстановке он кажется гораздо более зловещим.

— Мэйвен.

Задыхаясь, я вскакиваю и оборачиваюсь.

Ронан стоит на верхней ступени подземной лестницы, которую я не заметила. Ступени высечены прямо в каменном полу вдоль стены у алтаря и уходят в темноту на несколько метров.

Я прижимаю руку к бешено колотящемуся сердцу.

— Ты меня напугал.

— Тебя ничто не пугает. Даже когда должно бы.

Его голос низкий и грубый. На подбородке небольшая щетина. Он одет в выцветшие джинсы, поношенные рабочие ботинки и старую клетчатую фланелевую рубашку. Это рабочая одежда, вполне обычная для других людей, но на Ронане она смотрится странно. Как будто кто-то нарисовал комбинезон на Давиде.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он.

Его тон настолько резок, что я теряюсь. Как будто он никогда меня