И возродится легенда - Ника Дмитриевна Ракитина

Чтобы доказывать подружкам, что под мага, а не конюха, легла, велят себя взасос поцеловать здесь, — Дым ткнул пальцем в место, где шея переходит в плечо, — да все равно кому велят. А потом шилом две дырки проткнут. Шарфиком прозрачным прикроют и ходют, хвастают. А потом нагноение. У!..

Он повертел головой, не зная, как выразить злость и потрясение девичьей глупости.

— Прости. Вон, кусты погуще. Пойду, куру употреблю.

— А не рано?

— Да замаяла она меня!

Но удаляясь в дебри ольхи и волчьего лыка, вдруг обернулся, держа сумку с курицей на отлете, как будто несчастная птица имела силы его клюнуть, и торжественно провозгласил:

— Мне претит убийство невинных созданий. Но как подумаю, скольким спасал и спасу их жизнь…

— Знаешь, Дым, — Эриль встряхнулась, разбрасывая вокруг себя брызги, — ты какой-то неправильный маг. Видала я тех, кто и человеческой кровью не брезговал. Правда, пили не из живых.

На грани разума мелькнуло воспоминание: сводчатый погреб, дубовая мебель, уложенные набок бочки с вином. Порубанные и исколотые мертвецы. Темная кровь, ползущая по кирпичному полу, и человек в темном кафтане, лакающий с колен. Дым, поймав мысль подруги, передернулся:

— Это… как хорошее вино по полу разлить. Пьянь подзаборная выпьет, а тверезый побрезгует. И разница между живой кровью и мертвой такая… Не зря нас с самого начала учат контролировать себя. Потому что если пить мертвое — и самому нехорошо, и тем, кому помочь хотел, хреново. Ты не кровосос, вуивр, тебе можно не знать. А нашим… Если сосуд поврежден или слаб… Это же не просто кровь! — голосящие в кустах пичужки замолчали от его крика. — Это… эманация силы. Знала бы ты, что она нам дает!.. Ат!

Дым махнул рукой.

— Пойду, свершу неизбежное. А тушку выпотрошим и запечем в глине.

Глава 3

— И-как-мы-его-тут-будем-искать?

Лекарь оглядел бугристое, вспученное пространство перед собой. Разом вырубка, пожарище и болото выглядело ноголомным и бесконечным. Лишь у самого окоема синел, ступенями поднимаясь к небу, сосновый бор.

— Даже если носом в землю проползу, следа не замечу.

— А волшебством?

— Лучше оставить на крайний случай.

Эриль согласно кивнула.

— Скорее всего, он забился в тайное логовище и отлеживается там. Можно в грязи поискать отпечатки лап, дождей последнее время не было. Шерсть на колючках…

— А может, просто вытащим заготовки из болота и… э… смоемся с ними?

— Дым!

— Шутка была неудачная, прости.

Женщина покрутила головой в широком вороте:

— Я знаю тут несколько мест, где можно надежно укрыться, но не уверена, до всех ли доберемся. Весна.

Лекарь пожал плечами:

— Ну, хоть что-то… А учуять его на расстоянии сможешь?

— А тут кто кого раньше успеет… — Эриль слабо улыбнулась. — И как поступит потом. Я бы за оборотня гадать не взялась.

— Даже за Янтаря?

Она вздрогнула.

— Даже за него.

И, обрывая разговор, прыгнула на кочку с гривой жесткой белой травы; ухватилась за корень вывороченного пня, чтобы не соскользнуть в лужу. Лекарь широко шагнул следом.

Так они и двигались: то прыжками, то переползая по нижним ветвям торчащих в лужах деревьев, то находя тропинки посуше; останавливаясь для коротких привалов; пробираясь в глубь Сорочьей дрягвы, в самое ее сердце. Эриль хорошо знала болото, да и чутье вуивр не давало сбиться с дороги.

— Вон Ужиный трон, — указала, наконец, она на валун с плоской верхушкой, поднимающийся над островком. Выбралась на сухое. Нагнулась, упираясь ладонями в колени, тяжело глотая воздух. — Ужи… на нем греться любят.

— Не выношу змей, — Дым, ухватившись за гибкую осинку, попытался сучком счистить с голеней самые толстые плюхи грязи.

Заготовки они отыскали легко. Завернули в мешковину, перетянули ремнями. И вскарабкались на «трон» — передохнуть. Лекарь растянулся на плоской поверхности, закинув руки за голову, подставляя солнцу лицо. Эриль же, по своей привычке, подтянула к груди колени, обхватив руками, и пристроила на них подбородок, разглядывая мир перед собой.

Пахло парной влагой и свежестью. Проклевывались через подзол травинки, качала головками ветреница, золотела купальница, и лиловела важная сон-трава. Лес проходил сквозь женщину своими токами, как устремляется кверху в деревьях весенний сок — неудержимо. Не звуки, не запахи, не чутье — все разом и что-то большее. Эриль знала, что расплатой за это последует сон — долгий и настигающий мгновенно; словно удар, сбивающий с ног. Но ни за что бы не отказалась от слияния с лесом, его деревьями, травами, зверями, туманом и сетью солнечных лучей. С бурлящими ароматами зелени, прели, талой воды.

— А вдруг свинья с поросятами? — пробормотал лекарь сквозь дрему. — А вдруг рысь на шею прыгнет? Ты-то увернешься, а я…

Эриль потрясла головой.

— Да нет тут никакой рыси!

И вдруг уловила, что биение жизни, трепещущей в лесном переплетении, словно огоньки, отжимается к краям болота, а в центре, почти за спиной, клубится, расталкивая от себя неясными страхами, мгла. Чернота чужой застарелой боли.

— Нам туда, — сухо указала Эриль и, скользнув с валуна и пристроив за спину будущие мечи, первой шагнула в лужу, отразившую робкую зелень ветвей и ясное небо.

— Он спит, а нам тут грязь меси, — бухтел себе под нос Дым, нагоняя подругу: должно быть, прикоснувшись к чувствам оборотня своим, магическим путем.

— Радуйся, что спит.

И они замолчали.

Логово — оставшаяся от выворотня песчаная яма, — пряталось под буреломом и колючими спутанными плетями малины и ежевики. Сверху натрусились камни и земля, и получилась неприступная твердыня с одним единственным лазом, куда пробраться можно было лишь ползком.

— Ой, не хочу я туда… — шепнул Дым и еще раз послюнил палец, пытаясь определить направление ветра. Над головой качнулось серое облако мошкары. Мазь их держала на расстоянии, но кровососы надежды не теряли.

Наступил полдень, самое жаркое время дня, и спутники здорово взмокли в плотной одежде. Дунь малейший ветерок — оборотень легко учует незваных гостей.

Дым с Эрилью прождали какое-то время — зверь не объявлялся.

— Спит, — шевельнул губами лекарь. — Завалим нору, да пусть там и сдохнет?

— Нет.

Видя решимость подруги, лекарь с тоской закатил глаза и первым стал красться вдоль полянки. Они заглянули в лаз. А поскольку оба видели в темноте, то не могли не заметить у самого входа волчью башку — огромную для простого серого.

— А может, он уже умер? — Дым дернул носом: смердело из логова сильно. — Или… почти того…

Волк сделал попытку приоткрыть гноящиеся глаза.

— Не хочу его убивать, — сказала Эриль. — Он… Как подумаю, что это мог быть Янтарь…

Волчье ухо дрогнуло. Глаза, наконец, разлепились: огромные, нечеловеческие. Изжелта-зеленые, исполненные огня.

Женщина