Бывшие. (Не)покорная истинная для адмирала - Екатерина Гераскина

могла. Ты растила меня одна, ты всегда была рядом. Я люблю тебя, мама. И я не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой за что-то, что не в твоих силах было изменить.

Мама всхлипнула, её плечи задрожали в моих объятиях. Я ощущала, как сильно она переживала за меня, как её собственная боль смешивалась с моей. Но я не могла позволить себе сломаться, не могла позволить маме чувствовать, что она не справилась.

— Мы справимся, мама, — шептала я, стараясь вложить в эти слова всю свою силу и уверенность. — Мы вместе, и это самое главное. Мы сможем преодолеть всё, что угодно, потому что мы вместе.

Она отстранилась немного, посмотрела на меня и кивнула, вытирая слёзы с лица.

— Какая же ты у меня взрослая, Лис, — она погладила меня по голове, как делала это в детстве.

Вскоре мама вышла, оставляя меня одну.

Лежа в темноте, я пыталась осознать всё, что произошло. Каждый раз, когда я закрывала глаза, передо мной возникало лицо Торгарда, его холодный взгляд и горькая усмешка. Снова и снова я переживала тот момент, когда увидела его с Офелией, и боль становилась невыносимой.

Я провела несколько часов в таком состоянии, прежде чем усталость взяла своё, и я погрузилась в беспокойный сон. Во сне я снова и снова переживала этот ужасный момент, просыпаясь в холодном поту и чувствуя, как сердце сжимается от боли.

***

Торгард

Я сидел в номере один, опустошённый и полный противоречий.

Голый по пояс, босиком, в одних брюках, от меня несло сладкими противными духами.

Морщился.

Какой же дрянью пользуется Офелия.

Распахнул окно настежь. Свежий ночной воздух повеял в окно, уносящий мерзкую сладость. Сжал руками подоконник. До хруста.

Подул ветер с моря.

То что нужно.

Его вдыхать я готов день и ночь.

Внизу шло полным ходом веселье. Смех и музыка доносились до меня, вызывая раздражение и гнев.

Каждый звук усиливал ощущение одиночества.

Я прошел к бару и плеснул себе в бокал. Сел в кресло напротив окна, уставился в черное небо. Снаружи мерцали звезды, но я не видел их красоты.

Моя душа была полна тьмы, и никакой свет не мог пробиться сквозь неё. Горечь напитка обжигала горло, но это было ничто по сравнению с той болью, что жгла меня изнутри.

Передо мной престала Талисса. Вся такая невинная, наивная и влюбленная.

Смех вырвался из горла.

А потом лютая ярость настигла меня.

Я больше не принадлежал сам себе.

Резко швырнул бокал в стену. Град осколков обдал меня, но я даже не почувствовал боли. Грудь разрывалась от гнева.

Я вскочил и начал крушить мебель в номере. Стулья, столы, всё летело в стороны под ударами моих кулаков. Я разбил зеркало, осколки которого разлетелись по комнате, отражая мою искажённую яростью фигуру.

Дверь распахнулась, и в комнату вбежал слуга, испуганный грохотом.

— Убирайся! — рявкнул я, швырнув ему кошель с золотом. — Найди мне другой номер.

Слуга, дрожа, подобрал кошель и поспешно удалился.

Я вышел из разрушенного номера и направился в другой, пытаясь скрыться от своих демонов.

В новом номере я рухнул на кровать, затуманенный пойлом и яростью, и погрузился в беспробудный сон, надеясь забыть всё, что произошло.

Когда я проснулся, свет пробивался сквозь шторы, заливая комнату мягким утренним светом. Голова болела, мысли были спутаны. Воспоминания о прошлой ночи начали возвращаться.

Я поднялся с кровати и подошёл к окну, пытаясь собрать свои мысли.

Дверь тихо открылась, и в комнату вошёл Валарис. Он выглядел серьёзным и обеспокоенным.

— Торгард, — начал он, подходя ближе. — Мы должны поговорить.

— О чём? — бросил я, не отрывая взгляда от окна.

— О Талиссе. Ты должен с ней поговорить. Она заслуживает объяснений.

— Я не хочу её видеть, — отрезал я, оборачиваясь к нему. — Никогда и ни за что.

— Но почему? — Валарис выглядел растерянным. — Она любит тебя. Ты же тоже её любишь, так?

Любовь... это слово звучало как насмешка.

— Я ничем ей не обязан и ничего не обещал, — сказал я, чувствуя, как внутри снова закипает ярость.

— Торгард, может, ты поговоришь со мной? Что происходит, друг? — Валарис подошёл ближе и положил руку на моё плечо.

— Да отвали ты от него, — в открытую дверь просочился Фирен. — Сколько у него ещё таких девок будет? И за каждую юбку ты будешь полоскать ему мозг? — уже к Валарису обратился Фир, лучший друг и мой старший помощник.

Фирен встал у стены, облокотился и, медленно отрезая дольки от красного яблока острым клинком, отправлял их в рот.

Я усмехнулся. Мой старпом был, как всегда, прав.

Валарис скривился. Я снова отвернулся.

— И всё же, Тор?

— Каким же душным ты можешь быть, Вал, — отмахнулся от друга. — Задолбал, бездна тебя подери!

— Я о тебе беспокоюсь.

Я прошёл к столику, на котором уже стоял стакан с ледяной водой. Капелька испарины стекала по стеклу. Рядом лежала таблетка. Закинулся ею, и головная боль стала потихоньку отступать.

— Короче. Даю приказ заткнуться и не вспоминать, — усмехнулся я и обвёл друзей взглядом. — Это моё решение, и не обсуждается. Прошлое в прошлом. Фир прав. Страдать по каждой юбке здоровья не хватит.

Тут открылась дверь, ведущая в ванную, о существовании которой я ещё не знал, и оттуда, в одном полотенце, выплыла Офелия с мокрыми чёрными волосами.

Она зазывно улыбнулась, её глаза блестели.

Слышала ли она наш разговор?

Плевать. Криво усмехнулся.

— Видишь, Вал, я как бы уже не скучаю.

Глава 7

На следующее утро мама уже ждала меня на кухне с горячим чаем и свежими булочками. Она всегда умела создать уют даже в самые тёмные моменты.

Я медленно подошла к столу, пытаясь подавить все мысли о прошлом вечере, но воспоминания снова и снова всплывали в голове.

— Доброе утро, милая, — тихо сказала мама, подавая мне чашку чая.

— Доброе утро, мам, — ответила я, стараясь улыбнуться, но улыбка выходила натянутой.

Мы сели за стол, и я взяла одну из булочек, но аппетита не было. Мама внимательно смотрела на меня, её глаза были полны заботы и сочувствия.

— Лис, я знаю, что тебе сейчас очень тяжело, — начала она мягко. — Ты должна помнить, что твоя жизнь не зависит от