Я тебя у него заберу - Хелен Кир

Ни один мускул на лице мужа не дергается.

Влад продолжает гладить мою руку. Гладит властно, настойчиво и вместе с тем нежно. Муж и нежность? Даже смешно.

— Ты на самом деле хочешь? — медленно облизывает губы.

— Да. Скажи, разве может другого хотеть любая женщина?

— Другого? — задумывается. Глаза блестят. Он подпирает рукой голову и растрепывает уложенные волосы. — Как посмотреть, Маргарита. Может ты и права.

«Может»⁈

Тут я позволяю себе эмоцию. Возмущенно поднимаю брови и поспешно вытаскиваю руку из его хватки.

— Как посмотреть⁈

— Тихо, — уголок губ тянется в язвительной усмешке. — Не надо кричать. Утро, — будто дает какое-то глобальное пояснение.

— Так что скажешь? — настаиваю.

Муж открыто улыбается. В который раз задумываюсь, у людей бывают улыбки разные: искренние, добрые, злые и даже завистливые. Для улыбки мужа характеристика нет. Только описательное выражение: холодная трескучая зима с налетом изящного аромата. Вот его улыбка.

Он придвигается ближе.

Отбрасывает мое идеальное полотно волос за спину и склоняется к уху. Губы касаются кончика, летит проникновенный шепот.

— Надень колье. И не снимай его никогда. Я запрещаю.

Ответ взрывает изнутри. С трудом сдерживаю клокочущие эмоции, привычно запирая вулкан на замок. Взрывной волной в двух шагах от аффекта стою.

Тяжело сглатываю и решаю впервые в жизни послать мужа к чертям собачьим. И пусть мой папенька тоже вместе с ним и брачными контрактами катится. Мне надоело быть разменной монетой.

Господи, упираю локти в столешницу, закрывая лицо.

Я так держусь, что нужно медаль дать. Я думаю, что победила всех участников в конкурсе и требую свою награду.

К черту этот сраный этикет! К черту аристократию. Идите вы с правилами хорошего тона! Наш мир прогнил насквозь.

— Я не хочу твой ошейник.

Разъяренной фурией вскакиваю. Замираю напротив мужа, сжав кулаки.

Он с олимпийским спокойствием кладет в рот козий сыр с медом, запивая крохотным глотком кофе. Его челюсть мерно двигается. Муж очень красиво ест. Этот ненормальный делает абсолютно все красиво.

— Почему?

Еще один кусочек сыра отправляется в рот.

Неприлично громко втягиваю раскаленный воздух носом. Шумно и агрессивно. Влад с любопытством наблюдает, не дергая ни одним мускулом на лице.

— Я не твоя собака.

Дальше происходит то, от чего столбенею.

Муж подходит вплотную. Хищная судорога перекраивает лицо. Ноздри вздуваются, а губы превращаются в тонкую нитку.

Он склоняется ниже, пока не упирается в лоб.

— Моя женщина, — выдерживает паузу, она повисает между нами куском хрупкого стекла. Если упадет, то убьет осколками насмерть. Меня точно убьет. — Моя. Женщина. — по шее прокатывается вибрация. — Никогда… Никогда не будет собакой.

Отталкивается и твердой походкой удаляется, не оборачиваясь. Обескураженно смотрю вслед.

Что это было? Как объяснить? Четко формируется изменения текущей картины нашего мира. Но я не могу уловить, что конкретно меняется.

Влад останавливается в дверях. Стук его шагов замирает.

— Марго, — не оборачиваясь, весомо роняет. — Мне надоело, что кто-то робкий посылает тебе букеты раз в год. Смелости не хватает встретиться с тобой вживую? Если тебе позвонят и попросят встречи, — значительная пауза. — Иди. Но! Я надеюсь, ты объяснишь, что принадлежишь мне. Никаких букетов я больше не потерплю

Дверь захлопывается.

7. Отцовская забота

— Здравствуй, сынок, — широко улыбаясь, тесть заходит в мой кабинет.

Откидываясь в мягкое кресло, кивком головы одобряю вторжение и разрешаю пройти. Тесть добродушно посмеивается, потирая ладони, вальяжно садится напротив.

— Как дела, сынок?

Поднимая бровь, заставляю его заткнуться. Молча посылаю его с «сынком» на хер. Он знает, что ненавижу, когда так называет, но упорно делает вид что мое недовольство его мало заботит.

— Чем обязан?

— Зашел узнать заключил ли ты контракт?

Запечатываю на губах злую усмешку. Прибежал на полусогнутых. Знает, что заключил. Но ему надо удостовериться лично, иначе спать плохо будет. Он имеет отношение ко всем контрактам, является соучредителем, но его доля в сравнении с долями моей семьи ничтожно мала. Примерно, как жопа и палец.

Дело не в этом. Дело в том, что он ни на что не годится. Андрей Степанович мелкая сошка не только в мире финансовых воротил, он мелкий по жизни во всех аспектах. А у мелочи самое большое что? Эго. Любимое, тщательно взращиваемое эго.

— Да. Заключил.

— Ооо. Поздравляю! Кстати, Марго искала со мной встречи.

Упоминание о жене заставляет насторожиться. Это ведь еще одна причина доброго жеста тестюшки-слизняка. Не так ли?

— Зачем?

Передаю секретарю, чтобы принесли пару кофе. Черного и несладкого. Услышав заказ, тесть передергивает вялыми плечами, обтянутыми тканью элитной марки. Сморщенный кусок гнилого картофеля в люксе. Убогое зрелище.

— Влад, сынок, — придвигается ближе. Манит рукой, чтобы приблизился, будто собирается открыть великую тайну. Не двигаюсь с места. Тесть, поерзав, тихо говорит. — Надо наладить жизнь. Мы с матерью понимаем, что может у вас не все хорошо, но это же бабы, — мерзко смеется. — У них в голове солома. Она не раз просила нас о возможности обсуждения расторжения брака.

Я об этом знаю. Ни одна попытка жены успехом не увенчалась моими стараниями. Слушаю слизняка дальше.

— И?

— Я не хочу, чтобы дочь совершила ошибку, — приторно сочувственно выдает, сокрушенно качая головой. Ох, сукааа. Как собака на торпеде в дешевой тачке. Еще загавкать осталось и все срастется. — Ваш брак очень важен для всех и вас в первую очередь. Нужно…

— Мы сами решим, что нам нужно, — пресекаю. — Это все?

Тесть недовольно скорчивается. На роже все скорби мира танцуют грустный вальс. Постукиваю карандашом о стол. Жду трагичные сопли в довесок. Я не способен на чувство в традиционном смысле. Но даже такая тварь, как я понимает, что детей надо любить как минимум. А что на черной душе Андрея Степановича давно известно.

— Мы разберемся, что нам необходимо без вас, — зверею.

— Не надо так, — бледнеет. — Я пришел с добром. Никому не нужны постоянные ошибки моей дочери. Она без конца куда-то вляпывается. Что ей не живется! — с желчной досадой.

Смотрю на него, на это жалкое подобие мужчины, и чувствую, как внутри бурлит нечто первобытное, дикое. Он пытается говорить о счастье Марго, о ее ошибках.

Ошибки! Его ошибки — это трусость, жадность, неспособность защитить то, что дорого. Смеет еще рассуждать?

— Это все?

— Тебе не все равно? — выходит из себя. — Так и будешь терпеть вонючие цветочки?

Вот этого не надо. Вот сейчас это лишнее было. Чтобы не размазать табло слизняка по красному дереву от греха перемещаюсь подальше.

Подхожу к окну, смотрю на город, на эти крошечные точки, которые живут своей никчемной жизнью. Они не знают, что такое настоящая сила.