Яхта. История с рассуждениями - Нонна Ананиева

По правую руку от капитана за столом сидели Джузеппе, затем Саломея, Никита Сергеевич, Мари, Олег, Мухаммед, Виолетта, Сева, Ханна и слева от капитана – Филипп.

Повар-итальянец Винченце украсил середину стола лепестками роз, маленькими морскими звездами, ракушками, орешками, сухими цветными макаронами, а в самом центре выложил из красного порошка – скорее всего тертого сладкого перца – большой знак вопроса. Точка у знака была в форме сердца.

После того как разлили напитки, капитан встал.

– Дорогие дамы и господа! Ничто так не освобождает сознание, не лечит душу и не выводит из кризисов, как морская гладь, дорога и случайные попутчики. Остальное за вами! – Он поднял бокал. – Карло прекрасно справился.

Все встали как на Новый год. Целовались и чокались.

Яхта медленно рассекала волны Эгейского моря. Валять дурака тоже надо уметь, а неделя – не такой уж большой срок. Гастрономические изыски Винченце, скрепленные двумя мишленовскими звездами, забили рты утомленным перелетами и знакомствами путешественникам минут на пять.

– Почему все-таки Буратино, а не Пиноккио? – тихо спросила Виолетта, первая покончив с салатом.

– Точно! – подхватила Мари. Ей вообще пришлось труднее всех. Пойди прочитай этот, мягко говоря, пересказ итальянской сказки на французском. Но где-то она его откопала или сама перевела. Времени пришлось потерять прилично.

– Старая традиция. Балетная. Музыка русская, а сказка германо-австрийско-итальяно-французская, – пояснил Мухаммед.

– Ты о Чайковском? – спросила Ханна.

– О Чайковском и Москве. – Он посмотрел в тарелку на несъеденную маленькую красную редиску вместе с зеленой ботвой и добавил: – Буратино смел, анархичен, неграмотен, доверчив, сексуален, он живет сердцем. Поэтому и находит золотой ключик.

– И мы найдем, – оптимистично вставил Копейкин и взглянул на Олега.

– Мы – это кто такие? Ты о выгодном партнерстве, как всегда? – уточнил Олег.

– Он опять о твоей актуальной глобалистике, чем движется мир и почему Буратино русский, – заволновалась Мари.

– Глоболистика ваша любимая должна начинаться с самого человека, – подал голос Никита Сергеевич. – Глобальные проблемы – следствие его жизнедеятельности, и искать их нужно прежде всего в человеческих мозгах. Что вы в самом деле, Маша? – обратился он к Мари по-русски. – Мы как в деревенском клубе: и хочется, и непонятно, что спросить, и какое это отношение имеет к удоям молока и новому сарафану. Каждый играет за себя – в миру будете умничать. Потерпите.

– Человек… – задумчиво протянул Мухаммед, напоминая небезызвестный афоризм великого пролетарского писателя, – он уже не природа. Уходит в сторону. Строит себе новый дом.

– Кто-то строит, а кто-то только догадывается, – подхватил Олег.

– Что, у нас налицо два различных человека? – обратилась Мари к Никите Сергеевичу. Она хотела бы у Олега спросить, но не стала. Начали включаться женские штучки, как ей показалось, и она их гнала. Или нет?

Ее давно тянуло к русским мужикам. Не к идеально подстриженным блондинам из Стокгольма, с готовыми принципами, разложенной по порядку жизнью, сознающим свою исчезающую исключительность белой расы, а к этим – рвущимся и бьющимся за свое новое «я», пытающимся постичь вековые истины и устои за несколько лет, превращающимся в бизнесменов и джентльменов, но остающимся немного особенными, жесткими и романтичными, резкими и нежными. «Игра с огнем, – говорила Изабель, ее подруга. – Они же шалеют от денег, забывают, что можно, где начало, где конец, женятся на проститутках, дерутся, спят с подругами жен, не воспитывают своих детей, встают с постели к часу дня». Да уж, когда такое было, чтобы француз спал с подругой своей жены? Сплошь и рядом. У Изабель в Канаде была пятилетняя история с Андреем из Петербурга, начинающим гением абстракционизма, который не просто писал картины и продавал их еще чуть ли не с мокрой краской, но был очень силен в финансах и обожал самолеты. Мари-то знала, что она ждет, когда он опять ее позовет. Она это знала лучше, чем сама Изабель. Подруга вернулась из своего Квебека совершенно другим человеком, это так. Ее карьера в фирме пошла резко в гору. На шее же всегда висел маленький бриллиантовый колокольчик. Изабель забыла, что Мари помнила, кто его подарил.

– Да, наверное, – ответил все-таки Олег, ощущая ее взгляд, а Никита улыбнулся. – Бедный – богатый, умный – глупый, образованный – неграмотный.

– Так же было всегда!? – возмутилась Виолетта.

– Мир был намного меньше: меньше было людей, и разница между ними была тоже меньше. Научно-техническая революция живет своей жизнью: никто не успевает ни за кем следить, научные открытия материализуются в любое время, в любой точке земного шара, никого не спросясь. Но мы хотя бы как-то понимали, о чем идет речь, и примерно знали, какой бомбы надо бояться. А в новый дом так просто не зайдешь.

– Я и раньше-то думала, когда вела машину по дороге в город с побережья, – продолжила свои открытия Виолетта, – что, кроме педалей, руля и радио, ничего в ней не понимаю. Раз – сломается посреди поля или в горах, и я долго-долго беспомощно буду сидеть, ждать механика и так далее; там можно много потом чего придумать. Появляется странная зависимость от техники. Рабство. Типа – отключат электричество в небоскребе, и мы умрем от нехватки воздуха. Вниз же с семидесятого этажа не побежишь, а окон нет – стеклянные стены.

– Не стоит так уж беспокоиться. Речь не об этом, происходили же и происходят штормы, ураганы. А еще возможны неслучившаяся любовь, укус змеи, – успокоил ее Никита.

– А когда заходишь в книжный, – вдруг вставила Ханна, – названия просто не нужны. Новые компьютерные языки, справочники по каким-то аббревиатурам.

– Ну хватит уже! – не выдержала Саломея. – Не отдыхающие, а радиопередача. Страхи обычно сбивают с пути – больше ничего. Мы рыбу-то будем есть, пока ее не переловило вечно голодное человечество? Виртуальной еды пока еще тут нет.

– Я уже ем, – хмыкнул Сева, как кот у полной миски.

– Вкусно? – спросил Олег.

Саломея взяла красный лепесток с середины стола и опустила его в Севин бокал с вином.