Граф-затворник - Элизабет Бикон

– Я видел, – ответил он и словно отстранился, должно быть, вспомнил о тех суровых местах, где люди уродовали лица врагов, чтобы узнать их тайны, или же получали извращенное удовольствие от чужих мук и навсегда запечатлевали на них свою ненависть.

Ей до безумия захотелось разгладить его уже зажившие шрамы и уверить, что он уже не во власти беспощадных злодеев. Но граф, видно, понял, где он и с кем говорит, – и отшатнулся так, словно смог прочесть ее мысли, и они его опалили.

– Вы умеете выманивать чужие тайны ради своей пользы, мисс Сиборн, – обвиняюще произнес он, как будто это она нарушила его покой после трудного дня, а не наоборот.

– Умею и сделала бы это, если бы они меня интересовали, – ответила она почти ледяным тоном.

– Туше, – ответил он с жалкой улыбкой.

Такая улыбка почти обезоружила Персефону.

– Уходите! – бесстрастно приказала она.

– Если бы я мог, мисс Сиборн, – с сожалением проговорил он, – но… «что-то злое к нам идет», помните тех ведьм в «Макбете»? Полагаю, вы знаете, о чем речь, учитывая ваше всестороннее образование. Я не могу допустить, чтобы оно причинило вам вред, пока Джек занят другими делами.

– А почему нет? – по-детски воспротивилась Персефона. Ее, безусловно, сильно встревожило его предчувствие появления темных туч над сияющим счастьем Джека и Джессики. Но она не желала признавать факта: у них с графом так много общего. Куда больше, чем они сами хотели.

– В Индии я не раз видел, до чего может дойти страшный враг, на что он способен. Полагаете, вы неуязвимы для зла человеческого только потому, что вы красивы, богаты и родовиты? Ваша наивная вера проживет не больше пары секунд, если вы окажетесь на поле битвы – разве что вы действительно недостижимы для простых смертных, как эта каменная богиня с вашим именем, – ответил граф сдержанно и спокойно.

– Нет, я не настолько высокомерна, как вам кажется. Вероятно, ваше мнение обо мне сложилось из второсортных умозаключений и светских сплетен. Но мой брат сейчас где-то на просторах этого жестокого мира, и, несмотря на всю мою эгоистичную натуру, я очень боюсь за него, лорд Калверкоум. И если единственный способ узнать о его судьбе – это встреча с теми, кто ему угрожает, я это сделаю. И обойдусь при этом без вашей помощи.

– В таком случае вы просто глупая гусыня, – резко произнес он.

Тут Персефона не удержалась и пожала плечами, дабы продемонстрировать свое безразличие к его мнению.

– Не настолько я глупа, чтобы довериться тому, кто сначала назначает встречу другу, а потом шныряет вокруг в темноте, словно этому же другу не доверяет. Джек с радостью вас принял бы, даже если бы вы приехали в одном тряпье и без пенни в кармане.

У лорда Калверкоума хватило совести покраснеть. Она говорила об обиде ее кузена, когда тот понял, что друг не хотел встречаться при свете дня, не будучи уверен в его великодушии и отзывчивости. О той июньской полночи, когда Алекс Фортин встретился с герцогом Деттингемом, и в той ночной тьме они узнали друг о друге куда больше, чем предполагали.

Персефона и Джессика поодиночке преследовали друзей при довольно ярком свете луны. Обратно же они возвращались все вместе по заросшей тропинке с манящими зарослями и ночными цветами. Джесс при этом скандалила с Джеком, а Персефона приходила в себя от ужасного лица мужчины, которого помнила еще со школьных времен Джека и Рича: невероятно красивого и высокомерного. Тот всегда смотрел на всех людей так, будто они его постоянно разочаровывали. Этим он действовал ей на нервы. Даже если в тот момент она не кипела бы в ярости при мысли, что он мог подумать, будто кто-либо из Сиборнов может с отвращением отвернуться от его шрамов.

– Меня ввели в заблуждение, – защищаясь, ответил граф, и Персефону не к месту тронуло это неохотное признание в своей неправоте. – Герцогиня посоветовала мне не появляться при свете дня.

– Неужели Джессика так сказала? Нет, она никогда бы не сморозила такую глупость, она не могла заклеймить вас за раны, полученные не по своей вине.

– Это вопрос спорный, – с сожалением произнес он.

В Персефоне снова вспыхнула ярость из-за отрицания доброго сердца Джессики и ее особой чуткости к физическим недостаткам, связанной с реакцией светского общества на ее собственную небольшую хромоту.

Тут он поднял руку, предотвращая ее тираду, и произнес:

– Я имел в виду под спорным вопросом вот это, – и указал жестом на израненное лицо и глаз, – если бы я не был таким заносчивым идиотом и повиновался приказам, то никогда бы не попал в плен. Возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, если бы я делал, что должен, мисс Сиборн. А вы всегда так отважно бросаетесь на защиту друзей и родственников, если их кто-то смеет критиковать? – поинтересовался он, словно впервые открыв в ней достойную восхищения черту, и затем из чувства справедливости признал: – Не новоиспеченная жена Джека, а его бабушка довела до моего сведения, что мне не следует тревожить своим отталкивающим видом герцога и гостивших в его доме леди. Что до Джека и Джессики, то я не сомневаюсь: как только в обществе станет известно об их доброте и великодушии, появится много желающих получить милостыню. Одна надежда на дурные манеры Джека, они сослужат ему хорошую службу для сохранения в семейном кармане хоть скольких-то гиней, чтобы кормить семью.

– С этим, полагаю, мы справимся, – с печальной улыбкой произнесла Персефона. Конечно, ее практичный, но и мягкосердечный кузен мог растратить баснословные богатства Сиборнов. – Но ведь именно этого и ожидают от вдовствующей герцогини, разве вы не поняли? Если вы до сих пор не сообразили, отчего она говорит подобные вещи, то вы еще больший недотепа, чем я посчитала той ночью.

– Она – ваша бабушка, – ответил он так, словно это все объясняло.

– Каждый несет свой крест, – просто сказала Персефона.

Сама она старалась не встречаться с известной своей грубостью старой леди. Та терроризировала и обоих сыновей, и их жен, и своего мужа. Даже когда ее муж скончался, ненависть к нему не угасла, напротив, только усилилась. И поскольку вдовствующая герцогиня не желала отдавать главенствующую роль в семье своей невестке и не хотела влачить существование во вдовьем доме Эшбертона, она проживала либо в лондонском особняке на Ганновер-сквер, либо в своем величественном доме недалеко от Бата, который она унаследовала от отца-набоба.

Вынужденная произвести стратегическое отступление, вдовствующая герцогиня больше не хотела обсуждать дела в Эшбертоне или на Гросвенор-сквер в Деттингем-Хаус – к вящему облегчению своих сыновей. Во всяком случае, так было до тех пор, пока не пошли слухи, что Джек каким-то образом выгнал из дома брата Персефоны Ричарда. После этого вдовствующая герцогиня провозгласила – Джеку пора жениться, и прибавила: если он произведет на свет прямых наследников титула, то снимет эту обязанность с Рича. Никто не мог точно сказать, разозлил или нет надменную герцогиню Джек, ведь он по уши влюбился в Джессику Пэндл. Старая леди отчего-то выглядела довольной, словно все шло так, как она планировала. Хотя с этой коварной драконихой всегда следовало быть начеку.