Соловей - Джослин Адамс

отца, и не зря. Большой босс, который организовал все это, чтобы вытащить из тюрьмы своего главного химика, повысил ставки в своей игре с британским правительством и пообещал убивать по одному заложнику каждый день, пока его брат не будет освобожден. Мои товарищи по плену сдружились, или, по крайней мере, разделенная с ними подобная травма давала о себе знать. Наблюдение за тем, как одну из них всячески насилуют, а затем она умирает от рук садиста, сломило меня.

Когда Фернандо пришел той ночью и развязал меня для урока бейсбола, я украл у него нож и освободил остальных. Я умолял его пойти с нами, но он, как и дочь твоего деда, побежал обратно к тому, что знал — к своему отцу. Я знал, что этот ублюдок вернется и что он с нами сделает. У меня была сломана рука, меня лихорадило от инфекции, попавшей во все порезы на теле. Но я взял шесть человек из той палатки и пробирался вместе с ними через трех стражников, убегая в джунгли.

Ощущение, как листья шлепают и режут его лицо, и звуки тревоги, поднявшейся в лагере за его спиной, захлестнули Мику. Его легкие судорожно сжались, и только ее руки, внезапно оказавшиеся на его лице, удерживали над всем этим.

— Остановись, Мика, пожалуйста, прекрати. Это не твоя вина, что Фернандо сбежал.

— Я должен был стараться изо всех сил. — Он вскочил на ноги, размахивая кулаком в воздухе перед собой. — Я должен был заставить его прийти, вырубить его, или что-то еще. Он умер из-за меня!

Она задохнулась, прервав его.

— Уверена, это неправда.

Он стоял спиной к ней, боясь ее выражения.

— Мы бежали всего пару минут, прежде чем я услышал его крик: «Пожалуйста, отец, остановись!» Я учил его английскому, и он быстро научился. Думаю, виновника в нашем побеге выдало именно это, и этот садист выместил всю свою ярость на собственном сыне. Между криками Фернандо кричал мне, чтобы я бежал. Он все еще думал обо мне. — Все тело Мика задрожало, и он судорожно вздохнул. — Я стоял там с шестью людьми, которые умоляли меня спасти и их. Все они были слабы, обезвожены и психически сломлены. Я знал, они не выживут, если я их не заберу.

— Отец Фернандо никогда бы не позволил им убить собственного сына. Почему ты думаешь, что он мертв?

Выстрел эхом отозвался в его ушах, отдаваясь в пальцах ног.

— Потому что его крики прекратились при звуке выстрела. Мы были далеко, и я уже почти не слышал мальчика, но в моей голове стоял гул. Его молчание было громче выстрела. Мне следовало вернуться. Он просто пытался быть хорошим мальчиком, а я использовал его и оставил в руках садиста.

— Ты бы умер.

— По крайней мере, в моей жизни был бы смысл!

— Посмотри на меня. — Теперь в ее тоне звучала требовательность. — Он покачал головой, борясь с желанием сжаться от боли в груди.

— Я отвезу тебя на материк, когда ты будешь готова.

— Теперь понимаю, почему ты привел меня сюда, почему отвел к пруду и почему теперь не смотришь на меня. Ты сказал, что умеешь читать людей, и, думаю, ты сразу понял, что я все эмоции и мнение у меня написано на лице. Ты хотел, чтобы я была твоим судьей, присяжным и палачом, потому что я не могу тебе лгать. И не буду. Так что повернись и посмотри на меня.

Это была правда. Суд, в котором он нуждался, был рядом с ним. Все, что ему нужно было сделать, — это повернуться лицом к ней, как мужчина, которым он хотел быть. Ради Дарси, ради себя, ради всех тех, кого он защищал во имя Фернандо.

Открыв глаза, Мика повернулся. Она стояла, раскинув руки в стороны. Дождь намочил ее волосы и платье, и он не мог понять, от чего ее щеки влажные: от дождя или от слез. Но в глазах не было ужаса. Ни обвинения. Не презрения.

Почему?

— Я вижу человека, который обрел утраченную надежду в образе маленького мальчика посреди ада, — начала она. — Вижу человека, который на короткое время подарил этому мальчику то бескорыстное внимание, которое он сам получал в детстве. Это вернуло ему ту жизнь, которую хотела для него мать. И наконец, я вижу воина, родившийся в тот день, когда увидел, как умирает его друг. Он тот, кто знал, что Фернандо не спасти, тот, кто украл у мальчика нож и отбивался от стражников со сломанной рукой и бушующей лихорадкой. Он также знал, что если бы он вернулся за Фернандо, то его и всех, кто с ним был, пытали бы и в конце концов убили.

Он не мог поверить в услышанное и не мог пошевелиться, когда она подошла к нему, обхватила лицо Мика и поцеловала его шрамы.

— И теперь у тебя чувство вины, — продолжала она, — и нет таких слов, чтобы его унять.

Несмотря на то, что Мика наседал на нее, она не сдавалась. Это было бессмысленно: боль, которую она несла в своем теле и голосе за него, и то, что почти казалось чувством облегчения.

— Не надо, — прорычал он. — Как ты еще можешь хотеть прикасаться ко мне? Я использовал ребенка и оставил его на произвол судьбы.

— Нет, ты любил его, как должен был любить его отец, и теперь защищаешь других детей от его имени. Ты не мог спасти его, и это самое трудное для тебя, полагаю. Тебе нужно простить себя и отпустить его. — Она поцеловала его в подбородок и осторожно положила ладони ему на грудь, словно боясь, что он рассыплется без ее прикосновения. Возможно, так оно и было. — Если он действительно перешел в мир иной, — продолжала она, — то он бы гордился тобой, как и твоя мать. И я тоже.

Она остановила его протест поцелуем, который раскрыл его легкие и кости. Никогда еще он не был так растерян и потрясен одновременно, но арт этом испытывал облегчение. Неужели она не поняла, что он сказал? Нет, она была проницательна и по-прежнему прикасалась к нему, как вчера вечером и сегодня утром, словно он был достоин той жизни, которую украл для себя.

Последние остатки его сопротивления рассыпались под ее прикосновениями, а хриплые стоны Дарси вытеснили камень из его мышц. Она вошла в сердце Мика и зажгла его. Ни одна тень не могла устоять перед его яркой звездой. Как он мог смириться с тем, что отпустит ее в субботу? Нет, он