Белая Госпожа - Вера Александровна Петрук

- Ты права, будешь сидеть взаперти, - прищурившись, заявила герцогиня. - Только на дома, а в клинике для умалишенных в Ингуле. Поверь, я могу пойти на этот шаг, и убедить отца мне ничего не будет стоить. Достаточно пары смертельных случаев, поджог и несколько очевидцев твоего непристойного поведения. Сядешь до весны, а может, и еще дольше. Ты кажется, так любишь, когда зацветают сады. Увы, в Ингульской лечебнице окон нет. Доктора там лечат больных по новейшей методике - темнотой. А насколько я помню, с темнотой у тебя не все хорошо. Если сейчас ты еще можешь контролировать дурную кровь, доставшуюся от Софии Зорт, то выйдя из Ингула, станешь лаять и тявкать, как настоящая дурочка.

Когда за матерью закрылась дверь, Дэйра встала с кровати, подошла к окну и, распухнув створки, впустила в душную комнату морозный воздух ноября.

- Я вернусь, - прошептала она, глядя на синеющие холмы Вырьего Леса. - Что бы мне этого ни стоило.

Глава 8. Белопутье

Глава 8. Белопутье

«В жизни есть только одна дорога, она покрыта колючими кустами, которые рвут наше тело и оставляют нас перед Господом Амироном в слезах, покрытыми ранами и истекающими кровью».

С такими напутственными словами капеллана Карлуса Рейнгольда экипаж из двух богатых карет, запряженных четверней каждый, вместе с конным отрядом из четырех всадников ранним декабрьским утром тронулся в путь из девятого герцогства Сангассии в восьмое - в Бардуаг.

Если Эйдерледж был землей мачтовых сосен, могучих кедров и древних хвойников, то Бардуаг славился крепкими дубами и непроходимыми чащами, заросшими лианами и колючими кустарниками. Здесь росли морошка, брусника, женьшень и болотная голубика, за которые на южных рынках платили в три дорога. Холмистые взгорья Эйдерледжа заканчивались на правом берегу Марены Пармы Большой, которая служила естественной границей, разделявшей герцогства.

Бардуаг был плоским, суровым и холодным. В его лесах не пели птицы, а на севере края вздымались башни могучих ледников, наступающих на Сангассию многие века. В Бардуаге донзары молились не Амирону, не Ганзуре и даже не белоголовым. Здесь было царство чернолицых русалок, костяных стариков и травяных старух, лесных духов и колдунов, которых вешали на деревьях у реки, чтобы те не могли пакостить людям после смерти. Воздух северного края пах чужбиной, опасностью и злым роком.

Из-за многочисленных ручьев, которые пронизывали дремучие леса, стремясь влиться в Марену Парму, путь королевского тракта, носившего в народе название Белопутья, то и дело пересекали мосты - большие, маленькие, ветхие и новые, вызывающие восторг или недоумение, но почти все покрытые белой пылью дорожного полотна, которая и породила причудливое название. Белопутье тянулось по всем герцогствам Сангассии, являясь главным торговым трактом страны. Специальный указ обязывал каждое герцогство нести расходы по содержанию своего участка пути - чинить мосты, очищать дорогу от снега и павших деревьев, подсыпать камнями и глиной, а также охранять от разбойников. Бардуаг был самым северным герцогством Сангассии, холодные ветра и суровая природа не способствовали особому рвению в соблюдении законов, поэтому бардуажский отрезок Белопутья заметно отличался от королевского тракта в Эйдерледже. Мосты угрожающе скрипели, а кареты жестко тряслись на выбоинах и ямах, заставляя пассажиров мечтать о снеге, чтобы можно было убрать колеса и поставить экипажи на полозья, превратив их в сани. Снег в Бардуаге обычно выпадал еще в сентябре, но в этом году задержался сухой сезон, и, хотя небо было постоянно затянуто низкими тучами, за всю неделю пути с него не упало ни снежинки.

Холод стоял такой, что чугунные сундуки с горячими угольями, которые должны были греть кареты в пути, остывали за час. Укутанные в шубы и меха всадники проявляли чудеса стойкости, с трудом выдерживая до почтовых станций, где меняли коней и отогревались. Для экипажей герцога Эйдерледжа были заранее выкуплены все лошади до Бардуага, что вызывало недовольство остальных путников, передвигающихся на перекладных. Но с людьми Зорта не связывались, а гербовая карета графа Эстрела и подавно отбивала желание спорить.

Обе кареты были тщательным образом подготовлены к зимней дороге. В одном экипаже ехал граф Георг Эстрел, его адъютант Уил Рокер, капеллан Карлус Рейнгольд и Томас Зорт. Вторая карета была «женской» - в ней тряслись Дэйра, Марго, Ирэн Карлбири и ее горничная Лора. Обе повозки изнутри были обиты соболем и шерстяными подкладками, а снаружи позолочены и украшены росписью. Чугунные сундуки с угольями, медные фляги с горячей водой, жаровни для обогрева рук и нагретые камни заметно увеличивали вес повозок, снижая скорость, но без них «высидеть» было невозможно. Те, кто путешествовал верхом - капитан Говард Белиорский, четыре стражника и Нильс - по очереди забирались в кареты то к дамам, то к графу, чтобы проехать до следующей почтовой станции немного в тепле. Кучера и форейторы, которые менялись вместе с животными на станциях, так как лучше знали местную дорогу, держались, но проклинали холод, который, по их словам, никогда не был таким ядреным в декабре. Как там себя чувствовали кони, было непонятно, но кучера заверяли сердобольных дам - в частности Марго с Лорой, что лошадки бывалые, ко всему привычные.

И хотя в каретах имелось все, чтобы сделать путешествие знатных господ хоть немного терпимым - постель, погребок с продуктами, книги и даже посуда, путники с нетерпением ждали почтовых станций, чтобы размять ноги, не рискуя их отморозить.

Дэйра, погрузившаяся в себя после того, как за ее каретой закрылись ворота родного замка, была единственным человеком, который не страдал от холода. Однако видя, как мерзнут остальные, девушка предпочла молча кутаться в шубу и не выделяться. Она и так привлекла к себе слишком много внимания, результатом чего стала ненавистная поездка в столицу. Поклявшись себе, что больше никогда и нигде не проявит чудаковатости или странного поведения, Дэйра сосредоточилась на пути, умоляя всех известных богов и духов сделать дорогу короче. И хотя вернуться домой к новому году - ее любимому празднику, она все равно не успевала, девушка успокаивала себя тем, что вторую половину января, которую донзары называли Снежным Лютом и отмечали не менее пышно, чем канун нового года, она точно встретит в Эйдерледже.

Амрэль преподал слишком хороший урок, чтобы его забыть. Накануне отъезда она долго думала, много разговаривала с бабушкой - тщательно укрывшись в саду от любопытных глаз и ушей, а также с Поппи - уже у себя в покоях. Вывод был один -