Монстр под алыми парусами - Яся Белая

– Не бойся, моя драгоценная Мэри, я вернусь, – пообещал он. – Я понял тебя: выбор правителя – его народ, выбор отца – его дитя.

– Верно, – слабо улыбнулась Мэри.

Но про себя Лонгрен добавил главное – то, к чему пришел прямо сейчас, то, что ему открыл вид прикованной к стене Мэри: «А мужчина всегда выберет любимую». Выступит против целого мира и даже нее самой, закроет от всех бед… Или хотя бы просто обнимет, крепко-крепко, чтобы поделиться с ней своей силой и разделить ее боль. Поэтому он качнулся вперед, осторожно обнял раненую жену и нежно привлек к себе, а после поцеловал в волосы, и они заблестели, сделавшись вновь шелковистыми, а сердце в ее груди вспыхнуло ярче звезды.

Стоявшая поодаль королева даже закрылась рукавом.

Лонгрен отстранился и увидел, как в реторту капает чистый свет. Он мгновенно поглотил тьму вокруг, заполняя все пространство сосуда чистым сиянием.

Механическая рука тут же схватила склянку и вылила ее содержимое в прозрачную трубку. Сначала ничего не происходило, а потом из окошка под потолком на них полились свет и тепло.

Оковы Мэри пали, гвозди вышли из плоти и со звоном стукнулись о пол, рана на груди закрылась…

– Получилось! Наставница! Получилось! – радостно воскликнула Белая Королева.

А Лонгрен не позволил жене упасть, они смотрели друг на друга с сияющими улыбками.

– Вот видите, – обрадовалась королева, снимая свою корону и протягивая ту Мэри, – и никому не потребовалось вырезать себе сердце!

– Я так и знала, – сказала Мэри, – что пророчества Короля Алхимика лживы.

Корона села на ее голову, будто там и была, засияв, а грубое одеяние, в котором Мэри находилась в камере, преобразилось в великолепное платье, расшитое жемчугом и бусинами из горного хрусталя.

Наверх они поднимались по лестнице из белого мрамора, и факелы на стенах светили ярко и радостно, приветствуя возвращение своей истинной королевы.

В Большом зале все тоже преобразилось – здесь появились цветы и деревья в огромных кадках. На ветках чирикали птицы. Огонь в камине ожил и грел, от чего хрустальный замок таял: в чашки из белого фарфора с синим рисунком падали дождевые капли. Тот дождь был теплым, он нес с собой жизнь.

Лонгрен не успел оглянуться, как они с Мэри оказались на берегу того озера, которое он видел раньше полностью покрытым льдом. Сейчас же лед на нем пошел трещинами, а снег на берегах осел и потемнел.

Они стояли, держась за руки, как юные влюбленные.

– Теперь ты пойдешь со мной? – взволнованно спросил Лонгрен.

Мэри покачала головой:

– Тебе придется уйти первому. У меня остались здесь еще кое-какие дела.

Лонгрен не стал спорить, он шагнул туда, где прямо из воздуха появилась дверь. Он знал – ступит за нее и проснется.

Уходил он с легким сердцем, ведь на этот затерянный среди туманов остров возвращалась весна.

Глава 25

Алая

Ассоль бежала, не оглядываясь. Страх гнал ее вперед. Нельзя было споткнуться, сбавить ритм, притормозить. Ведь там, за спиной, в заброшенном амбаре, куда притащили ее Хин Меннерс с приспешниками, оставалось чудовище. Настоянная веками абсолютная глубоководная тьма клубилась в его глазах. И среди того мрака хищно вспыхивали алые отблески. У чудовища не было ног, длинный черный плащ переходил в гибкие щупальца с присосками. Они извивались, взметались вверх, загибались в кольца. Грозили оплести, утащить, раздавить.

Чудовище говорило, оно оказало милость – позволило ей уйти. Дало фору? Наверняка! И вот-вот рванет следом, чтобы растерзать, разорвать, уничтожить…

Бежать! Скорее! Нельзя останавливаться!

Пусть нещадно колет в боку, пусть она задыхается, пусть ноги уже едва держат.

Бежать!

Но судьба сегодня не знала жалости.

Под пятку попал камень, и Ассоль полетела вдоль дороги, а после покатилась кубарем с небольшого пригорка, обдирая локти, колени, набивая шишки. И уперлась носом прямо в изношенные башмаки. Такие родные, с прохудившейся подошвой. Из них выглядывали тощие ноги в полосатых чулках.

Ассоль обхватила эти ноги, уткнулась лицом в острые колени и зарыдала, громко-громко, горько-горько.

Он присел рядом, сгреб в охапку, потрепал по рассыпанным, запыленным волосам, проговорил, тяжело переводя дыхание, будто тоже бежал:

– Ну-ну, дурашка. – Узкое лицо Эгля было бледным и сосредоточенным. Он помог Ассоль подняться, приобнял за плечи и добавил: – Нужно уходить.

Она лихорадочно закивала:

– Да-да-да! Скорее! Там чудовище! Оно явится и сожрет! Я видела его глаза!

– В них была ты?

Ассоль испуганно мотнула головой:

– Нет, только тьма и кровавые отсветы. Такие страшные, плохие глаза!

Эгль положил ей руку на талию, поцеловал в лоб и утащил за собой в Незримый коридор.

Когда они приземлились в центре комнатки маяка, Ассоль даже задохнулась от восторга. Страхи отступили и стали несущественными, потому что душу заполняло сияющее ликование.

– Эгль, – протянула она, – где ты этому научился?

Старик покачал головой и приложил палец к губам: мол, цыц, не спрашивай! И важно ответил:

– У библиотекарей свои секреты. И тебе их знать пока рано.

– Но когда-нибудь ты все же расскажешь и научишь меня? – защебетала она, обнимая Эгля и кладя ему голову на грудь.

– Кто знает, – лукаво отозвался старик, мягко отстраняя девушку.

Ассоль прикрыла глаза и полной грудью вдохнула запахи родного жилища. С ними становилось тепло, приходила уверенность, убегали кошмары, прятались по норам чудовища. Она чувствовала себя как человек, очнувшийся от ужасного кошмара и осознавший, что это был сон.

Вот и Ассоль проснулась, а здесь Эгль и папа, пусть спящий, и все так славно, все родное, а на столе – корзина с едой и красивый букет.

– Ах! – воскликнула Ассоль, подскочив к гостинцу: – Что это, Эгль? Откуда?

Эгль подошел, оперся о столешницу и, сложив руки на груди, таинственно произнес:

– Сама взгляни, там записка есть.

Ассоль нырнула пальцами в душистую гущу букета и вытащила оттуда сложенный вчетверо листок.

– Он… он благодарит за свет маяка… – Девушка взволнованно прижала письмо к груди. То был первый раз, когда ей писал мужчина. И… почти признавался в любви. А иначе как это понимать? Особенно цветы.

Она завороженно любовалась пастельными оттенками и изысканной формой венчиков, будто нежной акварелью вырисованных по сочной зелени, осторожно трогала атлас лепестков и млела от восторга.

Красота подарка, забота, которую проявили при его подборе, наполняли сердце теплом и песней. И напрочь выбивали из головы дурные воспоминания. Например, о том, что маяк она последний раз зажигала в ту ночь, когда корабль Грэя подошел к бухте Острого Мыса.