Мой сосед — вампир - Дженна Левин

гостей. Сэм и Скотт разговаривали с компанией, которую я смутно узнала как его однокурсников по юрфаку. Один из них громко рассмеялся над шуткой Сэма. Ни Фредерика, ни Амелии нигде не было видно.

Даже у многовекового вампира жизнь была собраннее, чем у меня. Мне нужно было уйти.

— Извини, — сказала я Дэвиду дрожащим голосом, отворачивая лицо. — Мне… нужно кое-что проверить.

Шмыгнув носом, я быстро вышла из комнаты и направилась прямо в ванную.

Я была на грани полноценной истерики и жалости к себе. Никто не должен был этого видеть.

Я уставилась на своё отражение в зеркале ванной. Впервые за не помню уже сколько времени накрасила ресницы тушью — и теперь об этом жалела. Из зеркала на меня смотрело лицо енота: глаза обведены размазанным чёрным макияжем, щёки исполосованы дорожками от слёз. Из-за этого я чувствовала себя ещё большей идиоткой, чем десять минут назад, когда забежала сюда прятаться. А это уже о многом говорило. Тихий стук в дверь вырвал меня из саможалости.

— Кэсси? Ты там? — голос Фредерика был низким, полным беспокойства. От одного его звучания меня охватила теплая, успокаивающая волна.

— Нет, — пробормотала я, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. На коже остались чёрные разводы.

— Мне сказали, что видели, как ты сюда забежала. Я волнуюсь. Можно войти?

— Я сказала, меня тут нет.

Он тихо рассмеялся:

— Очевидно, ты здесь.

Я закрыла глаза и прислонилась лбом к двери. Гладкое дерево приятно холодило разгорячённую кожу.

— Я такая идиотка.

— Нет, — твёрдо ответил он.

— Ты обязан это говорить, — новые слёзы защипали глаза. — Ты ведь даже не умеешь ездить на «Эл» один, и если не будешь со мной мил, то застрянешь здесь навсегда.

Ещё один тихий смешок, и уже серьёзнее:

— Отойди от двери, Кэсси. Я за тебя волнуюсь.

В его чуть властном тоне что-то во мне щёлкнуло.

— Ладно, — всхлипнула я.

Он вошёл в маленькую ванную — все свои шесть футов два, широкоплечий и невозможный — и тихо закрыл за собой дверь. Пространство мгновенно показалось слишком тесным. Его взгляд скользнул по душевой за моей спиной, раковине, унитазу, а потом остановился на моём лице. И всё. Больше он ничего не видел.

— Кто это с тобой сделал? — его голос стал тише, но настойчивее. — Что случилось?

— Ничего, — я попыталась отвернуться, но он поймал мою руку. От его прикосновения по коже прошёл холод, а в теле разлился жар. — Я просто неудачница.

— Ты не неудачница, — сказал он твёрдо. — И если кто-то заставил тебя так себя чувствовать — он будет иметь дело со мной.

Я невольно улыбнулась. Мысль о Фредерике, угрожающем кому-то, показалась почти смешной. Да, он порождение ночи, но в сущности — один сплошной зефир.

— К сожалению, этот «кто-то» — я сама, — выдохнула я.

— Ты?

— Да, — я закрыла глаза. — Я отправила работу, над которой трудилась несколько недель, на выставку. Очень ждала… и вот только что узнала, что её отклонили.

— О, Кэсси… — в его голосе звучало неподдельное сочувствие. Его ладонь всё ещё лежала на моей, заземляла. Я отчаянно надеялась, что он не уберёт её. — И это всё, что тебя так мучает?

Я тяжело вздохнула.

— Я так облажалась, Фредерик.

— Людей постоянно откуда-то отклоняют, Кэсси, — сказал Фредерик после паузы, задумчиво. — В каком-то смысле, меня вообще отклонил весь прошлый век.

— Это не одно и то же.

— Ты права. То, что сделал я, было хуже.

— Почему хуже?

Его глаза лукаво блеснули.

— Я выпил то, что предложил мне Реджинальд на вечеринке. Как дурак. Вот уж действительно облажался.

Я невольно всхлипнула и засмеялась сквозь слёзы. Слышать, как Фредерик использует современный сленг, было всё равно что увидеть малыша с накладными усами. Он улыбнулся, довольный моей реакцией.

А потом вдруг стал серьёзен.

— Если тут кто и облажался, Кэсси, так это комиссия, отказавшаяся принять на выставку художника с видением.

Я моргнула, ошеломлённая силой его похвалы.

— Тебе не нужно так говорить.

— Я никогда не говорю того, чего не думаю.

Прежде чем я успела что-то ответить, он достал из кармана небольшой кусочек ткани, открыл кран и промочил его водой, бормоча себе под нос.

— Что ты делаешь?

— Кажется, сейчас никто не носит носовых платков, — задумчиво заметил он. — Жаль. Они куда лучше тонких бумажных салфеток, которыми все пользуются теперь. А теперь закрой глаза.

Он повернулся ко мне с выражением сосредоточенности. Его взгляд скользнул к моим глазам, точнее — к размазанной туши под ними.

Меня охватило смущение.

— Фредерик, ты не должен…

— Закрой глаза, Кэсси.

В его тоне не было места возражениям. Эта твёрдая настойчивость тронула во мне что-то древнее, первобытное, что умело лишь подчиняться. Свободная рука коснулась моей щеки, мягко приподняв лицо. Все нервные окончания вдруг сосредоточились там, где он дотронулся до меня. Глаза сами собой закрылись.

— Что это за чёрное вещество, которым ты разрисовала лицо? — тихо спросил он, осторожно стирая разводы платком. Его лицо было так близко, что я чувствовала каждый его неглубокий выдох. — Никогда не видел такого косметического средства.

У меня пересохло во рту.

— Это… тушь.

— Тушь, — повторил он с лёгким отвращением. Но я едва это заметила. Всё внимание было приковано к нежным движениям его пальцев под моими глазами и лёгкому нажатию руки на щеке. В тесной комнате словно исчез кислород. Моё сердце грохотало в ушах.

— Это отвратительно, — добавил он.

— Мне тушь нравится.

— Почему?

Его платок коснулся уголка моего глаза, где следы были особенно сильными. Он наклонился ещё ближе, вероятно, чтобы рассмотреть. От него пахло вином и кондиционером для белья. Я словно забыла, как дышать.

— Она… делает меня красивой.

Его рука замерла. Когда он снова заговорил, голос был таким тихим, что я едва расслышала:

— Тебе не нужны косметические средства для этого, Кэсси.

Мир вокруг растворился: шум вечеринки, капли воды из душа. Остались только его нежные прикосновения и бешеный стук моего сердца. Спустя — минуту, а может, час — он отложил платок на раковину и шагнул ближе. В тесном пространстве наши колени соприкоснулись. Глаза мои были всё ещё закрыты. Живот сжался от предвкушения и страха. Я знала: стоит их открыть — и всё изменится. Я облизнула