Призрак - Виктория Блэк

Своим необдуманным поступком детка приняла весь удар на себя. Увидев по камере слежения, как она вырядилась, я тут же сорвался с места и выехал к ней. Сотрясение так быстро не проходит, и чем паршивее я себя чувствовал, тем больше злился.

Клуб, Алана? Ты серьезно?

Я не тупица, меня сложно обвести вокруг пальца, поэтому намерения Аланы я раскусил – провокация. Моя девочка решила позлить своего персонального сталкера, только немного перегнула палку. Клуб – ладно, я не запрещал. Я вообще не собирался ограничивать ее свободу, но прикосновение другого мужика, даже случайно – табу!

Проникать в любые недоступные места – моя суперспособность. Ночной клуб – не исключение.

Не так я планировал наш первый раз, но по-другому не мог. Меня словно плеткой ударили по открытой ране, когда я увидел его лапы на талии моей девочки. Алана должна раз и навсегда уяснить: так злить меня нельзя, иначе беды не избежать.

Я неспроста потащил Алану на крышу. В истории ее болезни имеется пункт, рассказывающий, при каких обстоятельствах она попала в клинику. Четыре года назад Алана стояла на парапете, желая очистить себя с помощью боли.

Мне доводилось лежать в психлечебнице – мама мечтала о моем «выздоровлении», – и я помню некоторые методы врачей, используемые в их практике. Это оказалось бесполезно в моем случае, зато я стал в этом немного разбираться. Всегда интересно узнавать новое о своих особенностях.

У Аланы биполярное расстройство, а литий она не принимает. Сложив два факта, нетрудно догадаться, что у нее наступил период депрессии. Мать привила ей потребность наносить себе физический вред. Чтобы не свихнуться, разум Аланы подстроился под обстоятельства. Именно в отношениях с матерью у Аланы проявился стокгольмский синдром. Ей требовалась перезагрузка, чтобы переключить тягу к самобичеванию на меня – ее новый источник боли.

Сейчас

– Ты был зол?! Ну извини. Сначала ты преследуешь меня, потом исчезаешь… – с обидой заявляет Алана и осекается.

– А ты скучала? – подхватываю я.

– Чушь собачья! – возмущается ангелочек.

– Тш-ш-ш, не кричи. Я тоже скучал, – признаюсь я. – Иди ко мне.

Потянув Алану за руку, я усаживаю ее к себе на колени. Малышка дергается, пытаясь слезть или отодвинуться подальше, чтобы ее киска не соприкасалась с моим пахом. Я фиксирую ее попку руками и притягиваю ближе.

Детка, что же ты со мной делаешь?

– Не ерзай, мой член нервничает. Или ты хочешь получить второй оргазм? – мне доставляет удовольствие смущать моего уже не невинного ангелочка.

Как же вкусно она пахнет. Хочется сожрать целиком!

– Просто отпусти меня, я хочу домой! – вспыхивает она и обиженно поджимает губы.

– Ты вернешься домой только тогда, когда захочу я, – вкрадчиво отвечаю я.

Положив ладонь на ее затылок, я притягиваю крошку к себе и приникаю к мягким губам. Алана задерживает дыхание и не шевелится. Я облизываю ее нижнюю губу, немного жду и, дрожа, как подросток на первом свидании, проникаю языком в горячий ротик моего ангелочка.

От нахлынувших чувств кажется, что мы прячемся в вакууме: снаружи шумный мир, а мы – внутри, где слышен лишь стук наших сердец, сливающийся с тишиной и легким головокружением от нехватки кислорода.

Наш осторожный поцелуй постепенно теряет хрупкость, становясь все настойчивее и страстнее. Мои пальцы скользят под ее футболку и оглаживают мягкую бархатистую кожу, изредка задерживаясь на рубцах. Алана не дергается и не пытается закрыться. Сначала нерешительно кладет ладони на мои плечи, сжимает их, поднимается к шее и запускает пальцы в мои волосы. Я мычу ей в губы от удовольствия и отстраняюсь.

Алана резко убирает руки и немного отодвигается. Она в смятении, делает попытку подняться, но я не позволяю, удерживая за талию.

– Детка, ты безумно вкусная, но будет грубостью с моей стороны снова трахать тебя здесь и сейчас. Мой член рвется в бой, – признаюсь я.

Ангелочек, ты моя зависимость.

От меня не укрывается тихий выдох облегчения. Хрупкие плечи расслабляются, а на влажных припухших губах появляется едва заметная улыбка.

– Понятно… Может, вернешь меня домой?

– Давай еще посидим. Повернись, пожалуйста, – прошу я.

Я опираюсь на кирпичное ограждение и притягиваю Алану к себе спиной, укутывая в объятия. Со стороны мы точно напоминаем романтичную пару.

Алана на самом деле скучала: она льнет ко мне ласковой кошкой, не замыкается, как в прошлые моменты нашей близости. Я не стану озвучивать мысли – не хочу спугнуть ангелочка. Я наслаждаюсь нашим пьянящим единением, стараясь не обращать внимание на легкое головокружение и тошноту из-за сотрясения.

Алана первая нарушает тишину:

– Во время… эм, ну этого…

– Нашего секса, – помогаю я.

Меня забавляет, что Алана до сих пор смущается называть вещи своими именами, после того, что между нами было.

– Да, секса. Я услышала такую фразу: «Ты хотела боли, ведь боль тебя очищает». Разве я когда-нибудь говорила при тебе что-то подобное?

Черт, нужнее быть осторожнее со словами.

– Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь.

Алана задерживает дыхание и напрягается.

– Не надо, расслабься, иначе мне снова придется тебя трахнуть, – угрожающе предупреждаю я. Алана слушается и выдыхает. – Я знаю о твоем диагнозе и о том, что ты наблюдаешься у доктора Маркуса Фьюри. Я как-то в сообщениях намекал на это, но ты, видимо, не обратила внимания.

– И ты знаешь, что моя мать была религиозна. Ты это понял из-за шрамов на моей спине?

– Верно, – соглашаюсь я. – Расскажи, как это было?

– Это долгая и скучная история, – хмыкает она.

– Детка, ты забыла, что меня нужно слушаться? – напоминаю я, обхватывая пальцами тонкую шею.

Я наклоняюсь к ее уху и кусаю мочку. Дыхание ангелочка учащается.

– Не надо. Я расскажу. Мама по-своему любила меня, просто обезумела после ухода папы. Мне было пять – совсем малышка. Что я могла понимать? Я не помнила ту жизнь – без Иисуса. Мы не говорили с мамой ни о чем другом, кроме как о Господе. Вера очень быстро превратилась в культ. Мама постоянно твердила о чистоте плоти, души и жилья. Пока я находилась в школе, она перемывала весь дом от скверны. Каждый день. И каждый день до крови терла свою кожу щеткой. Она во всем видела скрытый смысл, убеждая, что Дьявол пачкает нас. Все красивое и вкусное, по ее мнению, создано им, чтобы измазать нас в грехе. Когда мамы не стало, я очутилась в пучине хаоса.