Огонь в его душе - Руби Диксон

Взгляд, который она бросает на меня, понимающий и полный сочувствия, и от этого становится еще больнее.

— Что ж , — говорит Мара, бросая одежду обратно в грязную кучу, из которой она ее вытащила. Она вытирает руку о свою не менее грязную юбку и оглядывается по сторонам. — Я думаю, мы могли бы разбить здесь что -то вроде лагеря. Мы можем застелить постели, и если будет хорошая охота, возможно, здесь стоит остановиться на некоторое время.

— В этом нет необходимости , — говорю я ей. — Я все еще думаю, что будет безопаснее, если мы отведем тебя в форт. Ты не можешь остаться с нами навсегда. Как ты и сказала, он не дрессированная обезьяна. — Мне больно даже произносить эти слова вслух. Конечно, он не дрессированное животное. Ваан — личность, такая же сложная и замечательная, как и любой другой человек. Мара не знает драконов так, как я… но из -за такого высокомерного мышления у меня неприятности. Мара знает о драконах столько же, сколько и любой другой человек в мире «После». Она знает, что они убивают, и что их нужно остерегаться.

Это все, что нужно знать каждому.

Я смотрю на Ваана, а он, нахмурившись, наблюдает за Марой, его глаза темнеют, как будто он недоволен.

— Ваан , — окликаю я, чтобы привлечь его внимание, и когда он оборачивается, я хлопаю себя по груди, прося его произнести мое имя.

Он долго смотрит на меня, моргая.

— Гвен , — говорит он, и я улыбаюсь, чтобы унять боль в сердце.

Глава 26

ВААН

Приподнятое настроение Гвен, которое было в начале дня, полностью исчезает к заходу солнца. Она болтает с вонючкой на их текучем, кривящем рот человеческом языке, но о чем бы они ни говорили, ей становится грустно. Ее плечи опускаются от поражения, как будто она проиграла битву, и другая человеческая женщина утешает ее легкими прикосновениями и похлопываниями по спине.

Мне это не нравится.

Мне это не нравится, потому что я не знаю, что не так. Что бы это ни было, они передают это словами слишком быстро, чтобы я мог уловить, и лицо моей Гвен с каждой минутой становится только печальнее. Мне не нравится ее грусть. Еще меньше мне нравится, что кто -то другой прикасается к ней и утешает. Мое чувство собственничества растет с каждой минутой, и я рычу, когда вонючка прикасается к ней.

Это только печалит Гвен, и я чувствую, что каким -то образом несу ответственность.

Они остаются в большом грязном здании, роясь в обломках человеческого улья в поисках безопасного места для ночлега. Когда они находят его, моя Гвен ложится на землю со слабой, грустной улыбкой мне. Она очень далека, несмотря на то, что остается на расстоянии вытянутой руки.

В моей голове раскатывается гром, громкий, злой и неумолимый. Он не утихает, и я остаюсь совершенно неподвижным, наблюдая за женщинами.

Особенно я слежу за вонючкой. В моих глазах она незваный гость. Если из -за нее у моей Гвен потечет пот из глаз, я разорву ее на части. В моей голове трещат бури, молнии бьют с чудовищной силой. Всего одно неверное движение и…

— Ваан , — шепчет самка и похлопывает по одеялам в своем гнездышке, приглашая меня подойти.

Облака рассеиваются. Я моргаю и перевожу взгляд на человека передо мной. Мягкие глаза. Смуглая кожа. Идеальный, невероятный запах. Моя пара.

Моя пара.

У нее есть имя… Гвен. Ах, да.

— Гвен, — бормочу я, довольный, что помню это, и ложусь рядом с ней. Я вижу печаль вокруг нее, и от ее меланхолии у меня болит внутри. Я притягиваю ее к себе, прижимаю ее голову к своей груди и глажу по волосам. Я помню, что у нее потеют глаза, когда она волнуется, и поглаживание по волосам помогает. Она издает тихий грустный смешок, и ее руки обнимают меня, а я продолжаю гладить ее, ожидая увидеть, не увлажнятся ли ее глаза.

Однако они этого не делают, и в конце концов она издает тихий удовлетворенный вздох. Через дорогу я слышу тихий звук. Одеяла другой самки шуршат, и ее легкие, мягкие шаги удаляются. Она покидает гнездо, чтобы дать нам уединение. Хорошо.

Если когда -либо и было время, когда моя Гвен нуждалась в утешении прикосновениями, то это сейчас. Ей нравятся мои поцелуи, я помню. Соприкосновение губ и мои когти, дразнящие ее грудь. Я сделаю все это для нее сегодня вечером, хотя бы для того, чтобы стереть печаль из ее глаз.

Я притягиваю ее к себе и убираю волосы с ее лица.

— Гвен, — шепчу я, наслаждаясь вкусом ее имени на своих губах.

Она улыбается мне, но улыбка не достигает ее глаз. Даже в моих объятиях она выглядит обеспокоенной. Тогда я должен напомнить ей, что она принадлежит мне. Я беру пальцами ее за подбородок, приподнимая ее лицо, чтобы встретиться со своим, а затем целую ее. Я не дарю ей нежный, игривый поцелуй, как раньше — на этот раз я показываю ей бури в моей голове, потребность, которая пронзает меня, как молния пронзает облака. Я показываю ей все желание и интенсивность, которые я могу ей дать. Я вкладываю все, что у меня есть, в каждое движение своего языка, в каждое проникновение в ее рот, в каждый покоряющий толчок.

Я устал быть терпеливым. Быть понимающим. Буря в моем сознании — ненасытный зверь, жаждущий пропитания, и Гвен — единственное, чего он хочет. Он жаждет пропитанного аромата ее влагалища, влажного от желания и пухлого от возбуждения. Моя кровь пульсирует при одной мысли об этом, и я удваиваю свои усилия, чтобы покорить ее рот.

Она издает горловой стон, прижимаясь ко мне. Как я делал последние несколько ночей, я провожу одной рукой по ленте, которую она носит на груди, и тяну ее вниз по туловищу, освобождая ее красивые соски для моих прикосновений. Они уже твердые и шероховатые, и всякий раз, когда они касаются моей кожи, она хнычет, слегка посасывая мой язык.

Я отпускаю ее губы, неистово целуя шею, а затем опускаюсь ниже. Я хочу, чтобы она была такой же дикой для меня, как и я для нее, поэтому я покусываю и облизываю ее хрупкие ключицы, а затем перехожу к ее