После развода. Красное и черное - Екатерина Руслановна Кариди

Влада резко села на диване, вытаращив глаза. Но не увидела никого. В студии царил полумрак, только слабый свет из-за высокой стойки, что в квартире у Егора отделяла кухонную зону от остального пространства. Тихое журчание голосов доносилось оттуда. И теперь еще она явственно различила голос зятя Женьки.

У нее задергался глаз. А этот вообще тут как?.. Она осторожно встала и на цыпочках пошла туда. Но на подходе замерла, когда поняла, о чем вообще говорят. В конце концов не выдержала, заглянула за стойку.

А все трое там сидят!

Мужики сразу замолчали и уставились на нее, а зять Женька проговорил, слегка заикаясь:

- З-здрасьте, Владислава Олеговна.

Нет, так не пойдет! - хотелось рявкнуть. Потому что вот это все снова возвращало ее в прежние подозрения. Ибо есть те, кто попался, и те, кто проболтался, а есть еще и третья категория. Это когда не пойман - не вор. Но суть одна!

- Что в этом деле главное? - спросила она хмурясь.

Женя аккуратно поставил стопочку на полку, заменявшую им стол, и сказал:

- Главное, не забывать, кого ты любишь.

Вот если бы он сказал сейчас что-то другое, типа «не попадаться» или «вовремя остановиться», Влада бы не поверила. Но это было неожиданно мудро. Ведь если помнят, КОГО любят, не изменяют.

Неожиданно стало весело. Она перегнулась через стойку, ловко отобрала у мужиков початую бутылку и улыбнулась:

- Поздно уже, давайте спать.

А сама ушла в ванную.

Дед смерил Женьку одобрительным взглядом и выдал:

- А ты продуманный парень.

Евгений только шевельнул бровями:

- В этом деле главное…

- Вовремя промолчать, - сказал Егор, выразительно взглянув на обоих. - Сворачиваемся. Младший, прибираешь тут. Я пойду стелить. А ты, - он посмотрел на деда. - Так и быть, можешь дедовать.

***

Глубокая ночь, надо было как-то всем ложиться спать. А хата у Егора не резиновая, спальных мест раз-два и обчелся. Но ничего, как-то утряслось.

Деда и зятя Егор устроил валетом на диване в центре студии. Влада ушла спать в лоджию. Егор, как гостеприимный хозяин, ложился спать последним. Постелил себе в лоджии на полу и честно проворочался там целых пять минут. Потом так как-то само собой вышло, что они с Владой улеглись на той кушетке вместе.

И постепенно небольшая холостяцкая берлога, напоминавшая теперь лагерь беженцев, погрузилась в сон. Делами решили заниматься с утра, на свежую голову.

А утро, как это часто (или не часто - выбрать любое) бывает, принесло сюрприз.

***

Но прежде не о том.

Красное и черное

Когда Семен подогнал машину к невзрачной хибарке в частном секторе, Марианна не хотела выходить вовсе. Думала про себя: с чего это какой-то левый мужик будет лимитировать ее жизнь?

За дорогу она успела немного оклематься, ее уже не штормило так сильно. Сейчас произошедшее казалось идиотизмом. Стоило вспомнить все, и просто тянуло закрыть лицо рукой и выть от досады и злости. Так унижаться. И перед кем?!

Впрочем, плевать. Плюнуть и растереть.

Мужик остановил машину перед какими-то покосившимися воротами и повернулся к ней. Думает, она сейчас пойдет с ним? Смешно! Какой-то вышибала из вшивого бара. Урод лядский. Лузер. Отстой.

- Дай ключи, - сказала она ему.

Но он только хмуро посмотрел на нее и сказал:

- Выходи, если не хочешь сидеть здесь всю ночь.

Встал с места и пошел к воротам.

- Ты! Ключи отдай! – заорала она ему вслед.

Но тот даже не обернулся, преспокойно стал возиться с замком на калитке.

Все это: жалкий забор, облезлые ворота, заросшая сорняками глушь, все неожиданно напомнило Марианне дыру, в которой она жила когда-то в детстве. Злость и дикий протест взвились в душе горячей волной.

- Ну, погоди, урод! – выругалась она сквозь зубы. – Сейчас твою хату тут накроют!

Быстро вытащила из сумки телефон и стала судорожно тыкать на иконки. Но связи не было. Ни одной палочки. Она просто взвыла от злости.

А этот тип обернулся к ней:

- Идешь?

- Пошел ты! – взорвалась Марианна.

- Как знаешь. Не загонишь машину во двор, - он не спеша огляделся и скучно произнес: – Тут полно деклассированных элементов. Не удивляйся потом, что тебе гвоздем разрисуют капот. Выходи, если поняла.

- Гад! Какой же ты гад! – теперь она просто вылетела из машины, хлопнув дверью.

- Иди, открывай ворота, - проговорил мужчина, хмуро глядя на нее.

Ее от злости просто трясло. Проклятые ржавые ворота, проклятая грязь, облупившаяся краска, проклятый засов! Она перепачкалась и сломала ноготь, пока, ругаясь на чем свет стоит, открыла сначала одну, потом другую тяжелую створку. После этого он загнал машину во двор. Вышел, обронив ей:

- Закрой ворота.

Она снова взвыла в голос от злости и все равно услышала, как пискнула сигнализация. Значит, этот тип, пока она боролась с тяжелыми створками, успел запереть машину?!

Так и есть, он пошел к крыльцу. А ей… Даже в машину не попасть! Не ночевать же на улице?!

Но когда она смотрела на покосившиеся деревянные ступени крыльца, ей становилось плохо. Она просто не могла войти в этот дом. Это было все равно что вернуться в свое кошмарное детство! Она же поклялась, что никогда больше ЭТОГО не будет в ее жизни!

- Нет, - Марианна, как в трансе, покачала головой. – Я туда не пойду.

Ужас и отвращение.

- Заходи, не стой, - проговорил Семен. – На улице змей полно и бродячие собаки ходят.

В кустах, которыми зарос запушенный двор, как раз послышался шорох. Остаться на улице ночью – немыслимо. Но как же трудно было принудить себя подняться на крыльцо, ей приходилось заставлять себя через силу. А чего стоило переступить порог…

Но, как только вошла, все обрушилось на нее разом отвратными тошными воспоминаниями. Марианна больше не могла сдерживаться, стала задыхаться, потекли бессильные злые слезы. А этот доморощенный гуру еще сказал:

- Нужно преодолеть свой главный страх.

- Да что ты понимаешь, урод!!! – орала она.

Как она кричала... Ругалась матом и рыдала в голос, кидалась на него с кулаками. Ему было пофигу, вышибала же. А ее накрыло истерикой. Потом уже, спустя час, когда все схлынуло, она охрипшая и полумертвая сидела, закрыв лицо ладонью.

Опустошение дикое.

- Не смотри на меня, - выдавила с трудом. – Я страшная.

Он ходил по дому, словно ничего