Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

тело мелко трясёт. Она плачет. И мы все понимаем: это не те же слёзы, что текли из-за Ньюта. Это слёзы радости. Радости с привкусом горечи. Хайдес гладит её по спине, и она чуть отводит его руку только затем, чтобы снова посмотреть на Аполлона.

Выходит, я ошибся насчёт визуального контакта. Похоже, Аполлон стесняется только её. Да у него банально влюблённость — очевидно же. Такая платоническая петрушка, от которой у меня всегда мурашки — в худшем смысле.

— Мне жаль. За всё, — шепчет Аполлон. — Когда сможешь — поговорим.

— Скажи одно: сколько мы были в приюте вместе? — спрашивает она. — Там были только мы двое?

— Мы все были одиноки, — вмешивается Афина. — Кроме Герма и Афродиты — они кровные близнецы. И, видимо, вы с Аполлоном. Просто тебя не усыновили наши родители.

Аполлон кивает:

— Не помню точный срок, Хейвен. Но ты была с нами недолго. Ты пришла, когда я уже там был. А ушла…

— Около четырёх месяцев, — подсказывает Кронос. Он такой счастливый и беззаботный, что меня слепит злость. Я бы с радостью придушил его прямо сейчас, если бы не было куда веселей привязать где-нибудь и мучить ежедневно, пока не взмолится о смерти.

— Мало, — комментирует Лиам, и, к несчастью, теперь он перестал есть и начал говорить. — И вы настолько близки?

— В отличие от Хейвен, я отлично помню годы в приюте. Мне нравилось быть одному. Я даже во двор не выходил. В столовую отказывался ходить — мне носили еду в комнату. Где я был категорически один, — говорит он и пытается держаться ровно, как всегда, но в его хрипе слышится укол эмоции. — Хейвен была моим первым другом. Я был только с ней. Она часто приходила ко мне, но я видел, как она смотрит в окно — туда. Поэтому я начал понемногу выходить в сад. Только чтобы ей было хорошо. А потом…

— Её забрали, — подытоживает Кронос. Похоже, усыновление Хейвен он пережил так, что до сих пор кипит, стоит лишь намекнуть: — Её отец и та, что была её мать, вместе с Ньютом.

Хейвен тяжело. Это видят все. Хайдес всё ещё держит её, и Кроносу это не нравится. В конце концов, сестру так не обнимают.

— Почему ты не согласился сказать сам, без этого видео? — наконец давит Хейвен. Ещё минуту назад она была потрясена, а теперь — злится. — Из-за тебя я упустила возможность закрыть ещё пятьсот тысяч долга.

Аполлон суёт руки в карманы и пожимает плечами. Вдруг снова мальчишка из ролика:

— Я боялся твоей реакции. Не хотел, чтобы ты разозлилась или подумала, что я тебя обманывал.

— Но ты обманул, по факту, — напоминаю я. — Воспользовался её паникой и тем, что она не могла к нам добраться, чтобы перекроить её слова и отправить брата в лабиринт.

Его зелёные глаза вспыхивают. Он так хочет врезать мне, что это прямо-таки развлечение.

— Тебе, насколько помню, мой выбор был весьма по душе.

— Доказательства? — дразнюсь.

Хейвен кусает губу — наверное, чтобы не высказать мне всё, что думает. Здесь все знают, насколько я тогда радовался.

— Хорошо, что усыновлял тебя не я, — неожиданно «по-доброму» роняет Кронос Лайвли, чем шокирует зал. — Ты, должно быть, свёл моего брата с ума. Как он?

Я на секунду задумываюсь. Можно ли ответить и заодно его оскорбить? Есть у меня такая фраза?

Меня опережает локоть Зевса:

— Помни, о чём мы говорили с Хейвен, — едва слышно шепчет он.

Верно. Хейвен. Саркофаг. Лабиринт. Убрать его. Как — пока неясно, но поймём. У нас есть Афина, стратег войны, и я — специалист по изящно разрушительным планам.

Ищу взгляд Хейвен — она смотрит в пустоту. Прошу помощи у Хайдеса. Любопытство его гложет: он уловил мой обмен с Зевсом. Не знаю, сколько услышал, но шепчет Хейвен что-то на ухо.

Нам достаточно одного взгляда.

И Хейвен снова становится собой. Отстраняется от Хайдеса, ставит стул на место. Идёт к Кроносу; тот следит за каждым её шагом — заинтересованно, с тенью тревоги.

— Я приняла твоё предложение, — говорит она. — Но хочу о чём-то договориться.

Голова Реи дёргается так резко, будто это кощунство — слышать подобное.

— Простите, договориться? С моим мужем?

Кронос подходит к ней, кладёт ладони на плечи и целует в затылок, в сияющие светлые волосы:

— Спокойно, vasílissa mou (по-гречески «моя королева»). Я в хорошем настроении, хочу послушать, что нам предложит наша Артемида.

Хейвен ни на кого из нас не смотрит. И правильно. Кронос не должен понять, что эта идея родилась у его любимой дочурки, которая, на деле, играет против него, и у той половины семьи, которую он ненавидит.

— Сделаем игру интереснее. Зайди со мной в лабиринт — через два месяца. Стартуем одновременно и берём разные пути. Кто выйдет первым — тот и выиграл.

Гермес, Аполлон и Хайдес вздрагивают одновременно. Вероятно, чтобы остановить её.

— Какого чёрта ты несёшь? — шипит Хайдес. — Ты не войдёшь…

— О, Хайдес, — отмахивается Кронос. — Смирись. Рано или поздно это случится, хочешь ты того или нет. Продолжай, прошу. И думай о своей Персефоне.

При этом имени пальцы Хейвен дёргаются. Чтобы не показывать слабость, она прячет руку за спину — так, что заметно только нам. Сжимает в кулак так крепко, что белеют костяшки. Хайдес делает шаг, догоняет её; таким же незаметным движением касается её кулака и лёгким поглаживанием раскрывает пальцы. Тихое заверение: я рядом.

Романтика. Тошнотворная.

Кронос склоняет голову набок. Его янтарные глаза несколько раз медленно скользят по фигуре Хейвен; губы — в тонкую линию.

— Предложение любопытное. Что я получу, если выйду первым?

— Что угодно.

Мы с Зевсом и Афиной переглядываемся. Тревожно. Это не та формулировка. Да, его нужно любой ценой заманить — но «что угодно» слишком жирно.

— А ты что получишь?

Хейвен гордо задирает подбородок:

— Ты полностью закроешь долг моего отца. И оставишь его в покое. И меня — тоже. Хватит с меня твоей Артемиды, Олимпа, Игр Богов и остальных бредней твоего величия.

Афина опускает лоб на ладонь — капитуляция. Зевс тоже недоволен тоном. А я — за. Кронос хочет её слишком сильно, чтобы сорваться на мелкую месть. И да, длинный язык Коэн — именно то, что любят такие, как мы, Кронос и Хайдес.

— «Кронос…» — шепчет Рея.

Он её не слышит. Подходит к Хейвен, и я замечаю, каких усилий стоит ей не отступить. И как раз когда думаю, что он не согласится и всё накроется, его губы растягиваются в улыбку:

— Прекрасная партия между отцом