Игра титанов: Вознесение на Небеса - Хейзел Райли

Титан покидает свой трон и начинает обходить стол, задерживая взгляд на каждом. В его глазах сверкает чистое безумие.

— «Три вещи не могут долго оставаться скрытыми», — повторяет он. — «Солнце. Луна. Истина». Подумайте, насколько это подходит к нашей ситуации. Аполлон — наше солнце. Потом Артемида, которая наконец раскрывает свою истинную природу, свою сущность.

Я кривлюсь. На другом конце стола Арес смотрит на меня слишком пристально.

— Но истина всё ещё скрыта, — продолжает Кронос. — Истина первостепенной важности. Та, что свяжет вас узами ещё более неразрывными. — Он останавливается за спиной Аполлона. — Истина, которую должен сказать ты сам, Аполлон. Правда?

Аполлон вздрагивает. Это видят все. Любопытство в зале растёт, и моё вместе с ним.

Губы Аполлона, алые, словно ягоды, размыкаются, чтобы произнести одно слово:

— Нет.

Гермес с раскрытым ртом поворачивается к Хайдесу, поражённый упрямством брата. Честно говоря, и я ошеломлена. Аполлон никогда не шёл против отца. И если бы не его обман с Ньютом, я бы сказала, что он и скрывать-то ничего не умеет. Теперь же я не уверена в нём ни на йоту.

Кронос хмыкает и запускает пальцы в его длинные каштановые волосы.

— Если скажешь Артемиде правду, я спишу ещё пятьсот тысяч долларов долга её отца. Да, до всей суммы далеко, но, поверь, кредиторы всегда рады получить хоть что-то.

Я давлюсь воздухом. Глаза распахнуты, я тщетно пытаюсь поймать взгляд Аполлона. Он намеренно избегает его. Потому что знает: я хочу умолять его, молить, чтобы он согласился. Чтобы выложил правду, что бы он там ни скрывал. Нам нужны эти деньги. И это самые лёгкие деньги, которые только можно получить во всех грязных играх Кроноса.

— Сделал бы это ради своей Артемиды, Аполлон? — давит Кронос. — Сказал бы правду, чтобы помочь её отцу?

Аполлон склоняет голову. Чёлка скрывает лицо. Видеть его могут только те, кто сидит напротив. Судя по выражению Посейдона, он не согласен.

— Нет. Не хочу, — хрип его голоса прокатывается по комнате с эхом. Но звучит он только у меня внутри, застревая в голове, как приговор. Он не хочет помочь.

— Ты что, совсем идиот? — шипит Хайдес, готовый сорваться к нему.

— Это его решение, — заступается Рея. — Свободная воля.

Арес усмехается.

— Слушать от вас про свободную волю — это уже фарс. Вы тираны и мания величия в одном флаконе, штампующие деньги и воображающие, что их можно тратить, чтобы гнуть всех под себя.

— Ну… у них ведь получается, — вставляет Лиам. Он всё ещё стоит у подноса, теперь уже с десертом в руках — розовой половиной мороженого, увенчанной спиралькой сливок.

Арес сбивается:

— Вот это вкуснятина. Передашь одну?

Хайдес тянется за прибором, и я почти уверена, что он хочет повторить трюк с ножом, как в прошлый ужин. Но быстро понимает, что у него одного на столе нет приборов. Выругавшись, хватается за бокал. Гермес молниеносным движением убирает его из-под руки.

Грохот Кроносового кулака по столешнице заставляет вздрогнуть весь сервис.

— Любимая, — обращается он к жене. — Начинай.

Только теперь я замечаю у Реи возле тарелки крошечный чёрный пульт. Она нажимает красную кнопку — и стена за её спиной отъезжает в сторону. В нише прячется плоский экран. Он оживает бесшумно.

Картинка размытая, снята давно. Чёрно-белое видео. Крупным планом — стол. Камера так приближена, что почти ничего не разобрать. В углу подпись: Святой Люцифер. Слева дата: июль пятнадцатилетней давности.

Рея жмёт на кнопку снова, и запись идёт. Камера отъезжает назад — и появляются две фигуры. Двое детей. Сначала я думаю, что это девочки: у обоих длинные волосы. Но Аполлон узнаётся мгновенно — он ничуть не изменился.

Лицо камеры — на нём. Другого ребёнка видно только со спины. Лишь две тёмные косы.

На столе между ними стоят два стакана воды.

— Это несправедливо, — жалуется девочка. — У меня стакан полупустой. У тебя намного больше. Почему мне досталось так мало?

Аполлон внимательно разглядывает оба стакана. Она права. Её — заметно меньше. Его — налит до краёв. Маленькой пухлой рукой он пододвигает ей её стакан, словно подталкивая к глотку.

— Он не полупустой. И не наполовину полный. Это просто стакан воды, — говорит он тихо. Забавно слышать такие серьёзные слова из детских уст. — Не думай о том, сколько у тебя. Думай о том, что хоть что-то у тебя есть.

— Но я… — начинает она.

Аполлон толкает стакан ближе.

— Попробуй выпить. Может, поймёшь, что этого достаточно, чтобы утолить жажду. А если бы было больше — ты бы и не допила.

Видео обрывается резко. Я и не заметила, как Кронос подошёл ближе. Он забрал пульт и остановил запись.

Его янтарные глаза скользят от меня к Аполлону, наполняясь всё большим возбуждением. Аполлон не смеет поднять взгляд. За столом все в шоке.

И только теперь я понимаю почему.

Кронос тяжело выдыхает:

— Вы были прекрасны.

Глава 17. БОГ ХАОСА

Когда Рея родила первенца, Гестию, она едва успела назвать её по имени, как Кронос выхватил дочь из её рук и проглотил. То же случилось со вторым ребёнком — мальчиком по имени «Аид». Затем настала очередь Посейдона и, наконец, Геры. К тому моменту любовь Реи уже обернулась ненавистью. Узнав, что снова беременна, она бежала к родителям. Её крики — зов к Урану и Гее — три дня разносились по всему миру.

«Мать-Земля, Отец-Небо, услышьте свою дочь и помогите ей! Сын, что сверг вас, стал самым безумным из Титанов, самой развращённой и чудовищной тварью. Он проглотил пятерых ваших внуков, но в моём чреве растёт ещё один. Помогите мне спасти его — и я сделаю так, что он всегда будет вам верен».

Арес

На последнем году школы я встречался с девчонкой с длинными белокурыми волосами и задом, круглым как шар.

Голос у неё был самый гнусавый из всех, что я слышал в жизни, и до сих пор я не встречал никого с голосом хуже. Но Дженнифер Бенсон была убийственно красива, а секс с ней — огонь. Я делал всё, чтобы она говорила поменьше.

В день, когда я поставил точку, она пустилась в бесконечные тирады о том, как я раню её чувства, как она меня любит и прочую скукотищу.

Когда я перебил её: «Не могла бы ты написать всё это в письме? Терпеть не могу звук твоего голоса», — она ответила фразой, которую я ношу с собой до сих пор и вспоминаю в