Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни

– Но сам ты на чьей стороне? – Старик перешел с ним на дружеское «ты», заговорил как бы на равных. – Ты сознаешь, что мы погрязли в долгах?

Он начинал издалека, с экономического положения страны, и вел разговор в общих словах. В сущности, этот разговор между Чезаре и графом Ринальдо Казати стоил не больше, чем толки в кафе и остериях; это был обычный для того времени разговор.

– Мы воевали и победили. А теперь, – продолжал граф, – бунтари роют землю у нас под ногами, рабочие миллионами записываются в профсоюзы, а их лидеры организуют забастовки, рядом с которыми волнения 1901–1902 годов – это ничто.

Положение ухудшалось с каждым днем: стачки парализовали промышленность. Бастовали железнодорожники, крестьяне, почтово-телеграфные служащие, но Чезаре Больдрани пришел к старику не за тем, чтобы обсуждать ситуацию в стране. Речь шла об уступке земель за корсо Буэнос-Айрес, и Чезаре отдавал себе отчет, что положение в стране не зависело от него.

– Я ни на чьей стороне, – сказал он, – и вы это прекрасно знаете. – Он спокойно курил свою «Македонию», ожидая, когда старик перейдет ближе к делу.

– Занимают фабрики теперь, когда у социалистов сто пятьдесят шесть депутатов в парламенте. – Старик напирал на него, словно именно он организовал эти забастовки.

– Дороговизна, – сказал он, – вот проклятие. Бывшие солдаты самовольно занимают земли в Лацио и по всему югу, но почему? Потому, что цены им недоступны.

– Потому что нет государства! – воскликнул старик, хлопнув кулаком по столу. – Не хватает твердой власти, отсюда полная анархия и моральное разложение.

– Многие голодают, – бросил Чезаре.

– Еще бы, если они бастуют, чтобы показать свою солидарность с Советской Россией! – волновался старик. – А тем временем социалисты, – продолжал он доверительным тоном, – обещают неминуемую революцию.

– Социалисты обещают также демократическую политику реформ, – вставил Чезаре, – но пока что не видно ни баррикад, ни серьезных предложений к сотрудничеству.

– Мы в руках красных: пораженцев и бунтарей. Только Д'Аннунцио,[8]взяв Фиуме, показал образец мужества и стойкости.

– А социалист-диссидент Бенито Муссолини, который руководит газетой «Пополо д'Италия», основал фашистское движение.

– Не будем смешивать поэта-солдата с этой шайкой авантюристов, – уточнил старый Казати. – Эмоциями не делается политика, не делается экономика, не делается история. Фашисты имеют всего четыре тысячи голосов в Милане. Настоящая опасность – это бунтари. Наше спасение – это железный кулак. Только сильная власть может навести порядок в стране.

– Граф Казати, – вежливо прервал его Чезаре, – я не считаю себя достаточно компетентным, чтобы решать вопрос о власти в стране. У нас с вами, кажется, есть более близкая нам проблема: проблема земель на бульваре Абруцци за корсо Буэнос-Айрес.

– Я бы перевешал всех красных, – делая решительный жест рукой, не унимался старик.

– Это старый метод, но он никогда не решал проблем.

– Ты меня принимаешь за злодея?

– Древний историк назвал Юлия Цезаря мягким в своей мести. Тот велел задушить захваченных в плен варваров, прежде чем распять их на кресте. И действительно, если бы он велел пригвоздить их к кресту живьем, он был бы жестоким. Требовать же смертного приговора тем, кто это заслужил, – не злодейство.

– Ты хитер, как лиса, и увертлив, как заяц, – ухмыльнулся Казати одобрительно. – С тобой приходится держать ухо востро. Никогда не знаешь, что у тебя в голове. Ты неплохо воспользовался теми сведениями, которые от меня узнал, не так ли, мошенник ты этакий?