Горе от богатства - Маргарет Пембертон

– Я любил ее, любил всем сердцем, – сказал он просто.

Маура молчала, ожидая продолжения и чутьем понимая, что он никогда раньше ни с кем не говорил так откровенно. Прядь упала ему на лоб, он отпустил руки Мауры и откинул волосы назад жестом, к которому Маура уже начала привыкать.

– Она была англичанкой, – наконец продолжил Александр. Он отвернулся от Мауры и подошел к окну в обрамлении золотистых портьер. – Ее отцом был Уильям Гудзон, английский железнодорожный король. Мы познакомились, когда ей было всего тринадцать лет. Когда ей исполнилось семнадцать, я в нее влюбился.

Александр смотрел на ухоженный газон во дворе, голос выдавал его волнение. Он вспомнил, какой была Дженевра на балу в честь новоселья Леонарда Джерома, чарующе красивая в белом кружевном платье, вспомнил блеск каштановых волос, зачесанных кверху, смешинки, искрящиеся у нее в глазах. Руки у него сжались в кулаки.

– Мы хотели пожениться, собирались пожениться… – Александр внезапно повернулся к Мауре и отошел от окна, боль и гнев вновь охватили его. – Только вот мой отец считал, что она недостаточно хороша для меня. Он хотел, чтобы я через жену породнился с какой-нибудь знатной европейской фамилией.

– Но как могла быть Дженевра недостаточно хороша для вас? – спросила Маура недоуменно. – Уильям Гудзон ведь не только миллионер, он очень умный человек. В Англии он…

– Мой прадед был венгерским крестьянином. Никакие миллионы моего деда не заставили нью-йоркский свет забыть об этом. Чтобы войти в общество, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов. – Маура с прежним недоумением смотрела на Александра, и он продолжил объяснение: – Нью-йоркская знать признает только старые фамилии, которые носили голландцы, управлявшие городом, когда Нью-Йорк еще звался Новым Амстердамом. Женитьба на одной из Шермехонов придала отцу вес в обществе и открыла перед ним двери в высший свет. Но в Нью-Йорке у людей хорошая память. Для того чтобы имя Каролисов встало в один ряд с такими именами, как Шермехоны, Стейвесанты или Де Пейстеры, я тоже должен был жениться на девушке из очень знатного рода.

Теперь Маура все поняла. Подобная обособленность и замкнутость царили и в англо-ирландском высшем обществе, а с ним Маура была знакома.

– В конце прошлого лета я отправился в большое турне по Европе. Я знал, что оно мне предстоит, все молодые люди из состоятельных семей так заканчивают свое образование. Мы с Джинни относились к этому спокойно, поскольку решили пожениться сразу после моего возвращения, независимо от того, что скажет или сделает отец. – Александр резко развернулся и снова подошел к окну. Маура видела, в каком он состоянии. – Я не получил от Джинни ни строчки. Она не ответила ни на одно мое письмо. Я встревожился, решил прервать поездку и вернуться домой, чтобы выяснить, в чем дело, но тут произошел несчастный случай – я упал с лошади и сильно разбился. Я встал на ноги только через полгода. За это время мне и удалось выяснить, почему я не получил от Дженевры ни строчки. – На лице Александра заиграли желваки. Он опять повернулся к Мауре и продолжил, не сводя с нее глаз: – Отец сообщил ей, что я обручился с одной из дочерей лорда Пауэрскота. Он рассказывал об этом буквально на каждом углу, и только один Бог знает, как об этой гнусной лжи не узнал лорд Пауэрскот. Отец позаботился, чтобы ни одно из моих писем не попало к Дженевре, а я не получил ни одного ее письма.

– Но как? Я не понимаю…

– Он подкупил кого-то из слуг, – с презрением произнес Александр, он не заблуждался относительно своего отца – для достижения цели он ничем не гнушался, для него все средства были хороши. – О своей мнимой помолвке я узнал из письма Чарли. Как только я понял, что натворил отец, то телеграфировал Чарли и попросил его немедленно поговорить с Дженеврой и объяснить, что происходит.

Боль исказила красивое лицо Александра, он продолжал:

– Когда по моей просьбе Чарли пришел к Гудзонам, он обнаружил, что Джинни и ее отец отправились в Англию. Я попросил лорда Пауэрскота разыскать ее, но Уильям Гудзон вернулся домой в Йоркшир один, без дочери. Ходили слухи, что Джинни где-то путешествует с тетушкой.

Александр стоял спиной к окну, лицом к Мауре, но смотрел он на нее невидящими глазами.

– Я собирался вернуться в Англию, как только вновь буду на ногах. Я не сомневался, что найду Дженевру, был совершенно в этом уверен, уверен, что до конца жизни нас уже никто и ничто не разлучит. – Голос его срывался, и Маура с трудом сдерживала желание подойти к нему, обнять и успокоить. – Она умерла. Когда я прочел о ее смерти в «Тайме», она уже пять дней была мертва, – сказал он с убийственной простотой, его глаза потемнели от невыразимой муки. – Она умерла, уверенная, что я ее разлюбил, что я ее бросил.

Александр продолжал стоять у окна, не разжимая кулаков. Маура не представляла, как можно облегчить его страдания, уменьшить боль потери.

– Как ужасно! – вырвалось у нее из самого сердца. Маура понимала, что говорит избитые слова и ненавидела себя за это. – Как ужасно… Теперь я понимаю, почему вы вели себя с отцом подобным образом.

Александр стоял опустошенный и поникший. Но когда Маура ненароком напомнила ему об отце, он выпрямился.

– Я не желаю его больше видеть, никогда, – гневно сказал он. – Поэтому мы уезжаем как можно скорее. Когда вы будете готовы?

Маура посмотрела на груду одежды. Мириам понадобится не один час, чтобы уложить все это.

– Через полчаса, – ответила Маура, решив, что призовет на помощь Мириам всех свободных горничных, а то, что не успеют уложить, пусть остается.

Александр кивнул. Когда он вошел в спальню Мауры, его охватило почти непреодолимое желание овладеть ею немедленно, но это было до того, как он начал говорить о Джинни. А потом она, как живая, встала между ним и Маурой. Александр подошел к двери и, обернувшись, сказал:

– Буду ждать вас через тридцать минут внизу у выхода.

Мауре показалось, что с его уходом она что-то потеряла. Она не хотела разлучаться с ним ни на мгновение. Маура обхватила себя руками, ей хотелось сделать его таким же счастливым, каким он был с Дженеврой, чтобы он полюбил ее так же сильно, как любил Дженевру.