Глубже - Робин Йорк

— По крайней мере, мы есть друг у друга, Уэсти.

Все ее шутки были такими, юмор за наш счет, плюс в том, что мы были командой. Семьей.

Нет места лучше дома.

Но ты не можешь вернуться домой снова, я научился этому в Патнеме. Дом меняется, пока тебя нет, и ты тоже меняешься, не замечая этого. Ты садишься в машину, наблюдая как силуэты мамы и младшей сестры становятся все меньше в зеркале заднего вида, и думаешь, что они все еще будут там в следующий раз, как если бы ты вышел за продуктами или работал на поле для гольфа, а затем возвращался к подъездной дорожке Бо, как никогда и не уезжал.

Это так не работает. Ты возвращаешься домой на самолете. Приземляешься в Портленде, добираешься автостопом до Кус-Бэй, идешь в школу, чтобы удивить свою сестру, когда она выйдет, а затем, когда группа детей с ней проходит мимо, ты даже не узнаешь ее.

Ты никогда раньше не видел ее одежды. У нее теперь проколоты уши. У нее другое лицо.

И хуже всего то, что она тоже тебя не узнает. Она проходит мимо. Тебе приходится поймать ее за рукав, произнести ее имя.

Я никогда не чувствовал себя более похожим на двух разных людей, чем в это Рождество.

Один из меня жил в Орегоне, с Фрэнки, мамой и Бо. Встревоженный, разочарованный, осторожный, но там, где мне и место.

Другой был с Кэролайн.

Я просыпаюсь от резкого стука в дверь квартиры.

Кэролайн уже улетела на самолете на Карибское море со своей семьей, так что я знаю, что это плохие новости.

Я ожидал плохих новостей с тех пор, как столкнул Нейта с лестницы два дня назад.

Он точно собирается мстить. Я унизил его. Дважды.

Она моя.

Вот о чем я думал, когда делал это. Мне все равно, что со мной случится — я не позволю никому говорить такое дерьмо о Кэролайн при ней, мне в лицо, на моем пороге.

Хуже всего то, что я знал, что она будет вмешиваться в мои приоритеты, морочить мне голову. Я знал, что она это сделает, и теперь, когда она это сделала, мне это нравится.

Это прекрасно. Я хочу, чтобы она переехала в мою квартиру, спала в моей постели, принимала душ с моим мылом, носила мои старые футболки повсюду. Я хочу вылизывать ее киску каждое утро перед завтраком, тереться о ее задницу, зарываться лицом между ее сиськами и кончать ей на бедро.

Я в двух шагах от того, чтобы превратиться в одного из тех парней, которые делают все, что говорит ему его женщина, и все время ухмыляются, как будто под кайфом от запаха киски.

Мне, бл*дь, конец из-за этой девчонки. Она владеет мной.

Вот почему, когда раздается стук в дверь, я почти радуюсь этому. Я сам себя терпеть не могу. Не могу вынести, что она ударилась головой, ушибла висок. Не могу вынести воспоминаний о том жалком, уродливом звуке, который она издала, когда ее вырвало в моей ванной.

После того, как она уснула, я написал Бо, сказав ему, что есть большая вероятность, что я окажусь за решеткой до того, как вернусь домой на Рождество.

Никого не впускай к себе без ордера, — написал он.

К тому времени, как я надеваю ботинки, стук перешел в грохот, но я не тороплюсь, поднимаю книгу, которую дала мне Кэролайн, с подушки, защипываю страницу и засовываю ее в свою спортивную сумку.

Это хорошая книга, и я не хочу, чтобы ее уничтожили.

За дверью двое: мускулистый парень с вьющимися светлыми волосами в черной форме полицейского управления Патнема и более худой, низкорослый чернокожий парень в красном поло Службы безопасности Колледжа Патнема.

— Вы Уэст Левитт? — спрашивает блондин.

— Да.

— Я офицер Джейсон Морроу из полиции Патнема, а это Кевин Йейтс из службы безопасности кампуса. Мы получили анонимное сообщение о том, что Вы занимаетесь незаконной продажей марихуаны. Нам нужно зайти и осмотреть все.

По тому, как он это говорит, я могу сказать, что обычно это работает. Они стучатся в двери студентов колледжа, всякий раз, когда есть серьезная жалоба. Они ведут себя вежливо и мило спрашивают, а другие студенты тут же сдают себя с потрохами.

У меня в квартире нет ничего, что они могли бы найти, потому что, несмотря на то, что думает Нейт, я не гребаный идиот. Количество травы, которое у меня на руках, само по себе является серьезным проступком за хранение, уголовным преступлением класса Д, если они смогут доказать, что я ее продаю. Что они, конечно, могут, потому что никто не мог бы так много курить и функционировать как нормальный человек. Но я храню ее в шкафчике в комнате отдыха, и я хожу туда два или три раза в неделю, бегаю по дорожке, поднимаю тяжести, принимаю душ, кладу в карман несколько упаковок, столько, сколько я знаю, что смогу продать.

Я не выращивал растения в кампусе с начала прошлого года, и даже тогда я делал это больше как трюк, чем что-либо еще. Я хотел, чтобы люди говорили: «Он тот парень, у которого растет хороший товар. Он тот, кто может дать тебе кайфануть». Как только был собран первый урожай, я закрыл все это дело. Слишком рискованно.

Я знаю, во что я ввязался. Я знаю свои права.

— Нет, — говорю я полицейскому у двери.

Нет, он не может войти.

Нет, я не могу выйти.

Я в ловушке в этом беспорядке, который устроил, и у меня есть месяц, чтобы понять, как мне выбраться из него и сбежать от нее.

* * *

Моя мама обнимает меня за шею сзади, наклоняясь ближе, чтобы запечатлеть поцелуй, который скользит по моему уху и попадает в основном на мою бейсболку.

— Фу. Мама. От тебя пахнет пареным мясом.

Она только что вернулась домой со смены в тюрьме. Я никогда не видел кафетерия, где она работает, но если судить по тому, как она пахнет, когда приходит с работы, то я не много потерял.

Хотя на самом деле я не возражаю против поцелуя. От ее одежды исходит запах кафетерия, но я также чувствую запах ее кожи, какого-то цветочного мыла или лосьона. Стойка в ванной Бо завалена мамиными косметическими принадлежностями.

Я отсутствовал так долго, что самые сильные впечатления, когда я вошел пару дней назад, были только запахи. Застоявшийся сигаретный дым, автоматический освежитель воздуха, запах