Слезы Марии-Антуанетты - Жюльетта Бенцони

— Вы поступили правильно, — задумчиво сказал Альдо. — Хорошо все осмотрели?

— Тут вы можете целиком положиться на нас. Мы прочесали абсолютно все и убедились в том, что ваша протеже ушла из дома в ночной рубашке и в тапочках. Мы нашли ее зимнюю одежду, а в шкафу пустых плечиков не было. А если добавить это…

Бертье вынул из кармана завернутый в бумагу большой ватный тампон, от которого исходил сильный запах хлороформа.

— Это говорит о похищении! — вздохнул Альдо. — За входом вы все время следили. Как же похитители пробрались в дом?

— Мастерская примыкает к стене, через которую вполне можно перелезть. Даже с тяжелой ношей, если это достаточно крепкие ребята.

— А что находится за этой стеной?

— Тупик. В последнее время постоянно шли дожди, поэтому там остались отпечатки довольно широких шин. Это означает, что машина была большая. Что теперь будем делать?

— Обедать! Приведите себя в порядок, а я пока схожу за Видаль-Пеликорном. Где ваш Ледрю?

— Вернулся в нашу гостиницу… не в эту.

— Мы захватим его с собой. Кажется, на улице дю Пен, рядом с рынком Нотр-Дам, есть хороший и тихий ресторан. Потом вы временно вернетесь в ряды пишущей братии, а я пойду к комиссару Лемерсье. Я скажу ему, что сегодня утром звонил мадемуазель Отье и сильно опасаюсь, что она куда-то пропала.

Вернуть Адальбера к реалиям сегодняшнего дня оказалось невозможным. Терзаясь жестоким похмельем, позеленевший, как гороховый стручок, он отказывался двинуть даже мизинцем. На него рассчитывать не приходилось.

За плотным обедом Альдо дал журналистам детальный отчет о вечернем празднестве, а потом они расстались: Бертье и Ледрю отправились звонить в свой «листок», чтобы передать всю добытую информацию, а Морозини — к комиссару Лемерсье, чтобы поделиться тревогой относительно Каролин.

Полицейский — такой же «дикобраз», как обычно, но еще более хмурый, чем когда-либо, — встретил его, как встречают собаку игроки в кегли. Сидя за столом и втянув голову в плечи, он даже не предложил Альдо сесть и прорычал:

— Вы когда позвонили ей?

— Ну… незадолго до полудня. А что?

— Вы случайно к ней не заходили?

— Бог мой, нет! Вчера я очень поздно лег и сегодня утром не выходил из гостиницы, — заявил Альдо, очень довольный тем, что говорит правду. — Собственно, я пришел к вам, чтобы кто-то из ваших людей отправился к ней вместе со мной. Не скрою, что мы с мадам де Соммьер очень обеспокоены и тревожимся за Каролин. Ведь это мы разрешили ей вернуться в такой… нездоровый дом!

— Беспокойство не помешало вам превосходно провести вчерашний вечер?

Тон был откровенно едким, но Альдо предпочел не заметить этого.

— Вы же знаете, почему мы решили не отказываться от праздника, да и сами поддержали наше намерение. А веселья особенного не было. Мы все время ждали какой-нибудь новой катастрофы, и когда все закончилось, вздохнули с облегчением.

— Вы ждали катастрофы? — осклабился Лемерсье и стал быстро перебирать бумаги на своем столе. — Этой вам будет достаточно? Там еще есть небольшая шуточка, которую вы, может быть, не сумеете оценить!

Альдо взял протянутый ему листок и с первого взгляда узнал почерк убийцы. Неприятная дрожь пробежала по его спине.

«К великому сожалению, — писал убийца, — я должен констатировать, что вы не предприняли никаких усилий, чтобы выполнить мое требование. Стало быть, «слезу» найти невозможно? Вы разнежились в ожидании следующего трупа? Ну, так это довольно просто сделать! В общем, я вынужден как-то стимулировать ваше рвение. Этот алмаз непременно рано или поздно всплывет, а пока у меня возник страстный интерес к двум другим драгоценностям Марии-Антуанетты: это розовые подвески князя Морозини и браслеты его тестя, богатейшего банкира Кледермана. Поскольку я опасался, что мое скромное желание не встретит у вас должного отклика, мне пришлось заручиться содействием — не вполне добровольным! — очаровательной и несчастной Каролин Отье. С сегодняшней ночи она находится в моих руках и выйдет на свободу невредимой только в том случае, если вы поведете себя разумно. В свое время я сообщу вам о времени и месте обмена. Принимая во внимание, что Морозини необходимо заручиться согласием тестя, я дарю вам пять дней. После чего каждый восход солнца для моей миловидной пленницы будет означать потерю одной из ее прелестей — пальца, уха, другого пальца, второго уха. До носа дело дойдет лишь в том случае, если вы окажетесь слишком скупыми. Впрочем, я убежден, что меня избавят от подобной неприятной операции: эти господа слишком великодушны, чтобы поставить несколько безделушек выше благополучия несчастной девушки, единственным богатством которой является красота… А теперь надеюсь, что ваши размышления будут здравыми и вы не используете копию во второй раз! Я буду расценивать подобный шаг как личное оскорбление…»

Далее следовали рассуждения о человеческих пороках, особенно о скупости — причине всех зол, и пространный панегирик королеве, вызвавший у Морозини сильнейшее раздражение: этот негодяй полагал своим священным долгом вернуть Марии-Антуанетте все сокровища, которых она лишилась. Вернуть любыми средствами, хотя бы и самыми кровавыми…

— Отвратительно! — воскликнул Морозини, отдавая письмо комиссару.

— Для вас, конечно, а вот я считаю это послание просто подлым по отношению ко мне!

— По отношению к вам?

— Естественно. Этот молодчик должен был адресовать письмо лично вам и потребовать, чтобы вы никоим образом не впутывали в дело полицию. Но это послание направлено мне, из чего, со всей очевидностью, следует, что меня принимают… Меня принимают за идиота!

— Можно расценить этот ход иначе: вас делают арбитром в сложной ситуации. Если мы с моим тестем откажемся, то обесчестим себя в общественном мнении, которому пресса преподнесет это дело во всех подробностях. Напротив, это весьма ловкий ход…

— Что вы намерены делать?

— Сесть на первый же поезд в Цюрих! Подобные решения по телефону не принимаются, а у нас, к счастью, есть пять дней!

— А в том, что касается вашей части договора?

Альдо смерил комиссара презрительным взглядом и тем самым отчасти расплатился за все низости, которые ему пришлось вынести от Лемерсье:

— Вы и в самом деле полагаете, что я могу колебаться в выборе между жизнью молодой женщины и украшением, хотя оно очень дорого мне? Я отдам все, что требуют от меня… но это не означает, что вы не должны предпринимать собственных усилий, чтобы спасти мадемуазель Отье и схватить шантажиста…

— А… месье Кледерман?

— За него я отвечать не могу. Это человек чести, без всякого сомнения, и к тому же настоящий аристократ, но он все еще глубоко переживает трагическую смерть жены. Браслеты, которые у него требуют, были ее любимыми украшениями. Вот почему я предпочитаю встретиться с ним лично, а не разговаривать по телефону… кстати, вам придется вернуть мне паспорт!