Играя с ветром - Евсения Медведева

– Он больше никогда не пришёл. А я ждал, – Лёва убрал сигареты в карман и стал растирать лицо руками. – Лишь на дни рождения находил в почтовом ящике открытки с пожеланиями. Это считается любовью? Открытка?

– Нет. Не считается. Для тебя. А для него считается, – зыркнула на соседний стол, невольно схлестнувшись с блеклым прозрачно-голубым взглядом. Но не отвернулся. Лёва смотрит, и я буду смотреть.

Пусть видит, какой у него сын! Сильный, добрый, да, не знающий вкуса любви, но мы её найдем. Пусть она будет вкусом лимонного пирога по субботам и запахом хвои из соседнего парка, или удушающим выхлопным газом на воскресных гонках, куда он обещал меня обязательно взять.

Его любовь как раскраска. Пока бледная, бесформенная, но мы отыщем фломастеры, заправим их мамиными духами и разрисуем всё в пух и прах!

– Для него считается, – Лёва смело кивнул однофамильцу в знак приветствия и переключился на официанта, принесшего все, что я заказала. – Сквозняк, тебя продуло? Откуда этот зверский аппетит?

– Сама не знаю, – еле дождалась, пока улыбающийся парень скроется из виду, и сцапала сразу два рёбрышка. На языке взорвался фейерверк вкусов, а внутри боролись тошнота и дикое удовольствие.

– Ника, – зашептал он, чуть нагнувшись. – Ты просто невообразимо прекрасна, когда голодна.

– А ты аппетит потерял? – я на миг открыла глаза, заметив, как справа мелькнул кто-то. Рёбрышко вывалилось из рук, когда с нашим столиком поравнялся дядя Саша.

– Добрый вечер, молодежь, – мужчина прятал своё смущение за никому не нужной бравадой. Мой Лёвка никогда так не делал! Если он злился, то до набухших на шее вен, если любил, то до последнего пульса.

– Здравствуйте, – Лёва встал, ответил на рукопожатие и махнул на свободный стул. – Чем обязаны?

– Лёва, ну что за сухость? Вроде как не чужие люди. Я просто хотел познакомить вас…

– Это лишнее, Александр Дмитриевич. Ещё вопросы?

– Лев, я уже стар… – мужчина подбирал слова, но делал тем самым только хуже. – Я бы хотел, чтобы мои дети знали…

– Твои дети? – зарычал Лёва, откидываясь на спинку кресла. Он сжимал челюсти, словно сдерживал себя из последних сил. – ТВОИ дети, которые за столом остались?

– Лев…

– Если ты не готов слышать правду, то и не стоило подходить. А теперь исчезни, как тогда под бой курантов! Трусливо, подло и безвозвратно. Таким, как мы с тобой, нельзя иметь детей, но по коварству судьбы у тебя родилось ещё три сына.

– А что бы ты сделал на моём месте? – заорал отец, скинув маску доброго седовласого старичка. – Что? Остался бы жить с нелюбимой женщиной? Ради ребёнка? Да? Просыпаться по утрам и вспоминать, как по пьяни заделал человека, а потом, не имея смелости, поддался на шантаж её родителей и пошёл в ЗАГС? Да? Так я должен был провести остатки своей жизни? Что бы ты, Лев, сделал на моём месте? Что?

– Я бы никогда не бросил своего сына… НИКОГДА!

Перед глазами всё поплыло. Тошнота удавкой оплела шею, а сердце застучало, как мартовская капель… Тук-тук-тук…

Я никогда бы не бросил своего сына… Никогда…

Заевшей пластинкой кружилось в голове, пока перед глазами проплывали лица, белоснежная скатерть и деревянный потолок ресторана.

– Ника!!! – орал Лёва, но было поздно, я уже летела навстречу тёмной пропасти.

Глава 29

Лев

– Вероника… Вероника… – шептал, поглаживая тоненькую слабую, будто совсем безжизненную женскую ручку. Перебирал длинные пальчики, целовал ладонь, чувствуя легкий фруктовый аромат её кожи. – Просыпайся, Ветерок.

Ника лежала на спине, синие больничные лампы делали её лицо неестественно бледным, а хотелось вновь увидеть озорной румянец. Я уже почти час не видел блеска её глаз, не слышал лёгкого заразительного смеха и бесстыдного шепота, от которого воздух в лёгких превращался в пламя. Практически не моргал, боясь пропустить то, как она проснётся. Стало так важно запомнить её лицо в мелочах: длинные ресницы, немного вздёрнутый носик, сочные губы и такой милый подбородок с крошечным шрамом прямо в центре. Я помнил тот день. Своими глазами видел, как эта егоза взобралась на качели, а когда мальчишки увлеклись в своей игре, я не выдержал и пошёл на детскую площадку, чтобы рассыпать щелбанов маленьким хулиганам, но не успел. Соседская девчушка не удержалась и вылетела пулей прямо на мелкую щебёнку.

Не сдержался. Пальцем провёл по белёсому рваному шраму, отгоняя детские воспоминания.

Я чуть не умер, увидев, как Ника сползает со стула. И всё неважным стало… Как она и говорила: безвкусное, бесцветное, бестолковое… Слишком резко оттолкнул отца, успев подхватить её до того, как она ударится головой о гранитный пол, до последнего надеясь, что моя девочка просто пошутила, чтобы мы с однофамильцем не устроили мордобоя в приличном месте.

Но нет… Ника не отзывалась ни на имя, ни на поцелуи, ни на мой дикий рёв с требованием вызвать скорую. Она просто выключилась, как лампочка. И затопили воспоминания той ужасной ночи в баре, где точно так же держал её на руках.

– Лёв, ты что, подсыпал мне в вино той дряни? Добить решил? – слабый шепоток вырвал меня из мучительных мыслей. Я дёрнулся, как от электрошока, поднял голову, утопая в её взгляде. И большего мне было не нужно.

– Доктора!!!!

– Лёвушка, милый, не ори! И так голова трещит.

– Как ты себя чувствуешь?

– Тебе правду или соврать?

– Правду, – сбросил кеды и абсолютно наглым образом заполз на её кровать, прижимая к себе. Сердце гулко застучало, кровь наконец-то побежала по венам, а в душе снова затрещал огонёк, раздуваемый моим личным ветерком.

– Отвратительно. Так бы и сказал, что я много заказала, необязательно меня было вырубать, – она ещё шутить пытается. Зараза такая! – И вообще я есть хочу, Лёв.

– Есть? – я даже опешил, заглянул в её глаза, пытаясь уловить намёк на смех, но нет. – Ты серьезно?

– Лёв, найди мне шоколадку, а то у меня желудок к рёбрам прилип от голода. Ах нет… Это ты слишком сильно прижимаешь меня к себе.

– Никаких шоколадок, Вероника Николаевна, – врач вошёл с палату, перебирая на ходу бумажки. – Ну? Сознаваться будем, или как?

– Я никого не убивала! – весело хохоча, Ника подтянулась в кровати и села.

– Это не может не радовать, – мужчина захлопнул папку с анализами, сел на стул. – Меня зовут Георгий Станиславович, и именно меня из-за вас чуть не уволили.

– Из-за меня?

– Дядя Жора, вы бы постеснялись, ей Богу, – махнул кулаком дядьке, чтобы свой язык прикусил. Ну, вскипел немного, ну, поставил на уши полбольницы, ну, вызвал