Космический роман. Сирота и гендиректор - Наталья Александровна Буланова

А я завыла. Меня всю разрывало от боли и несправедливости. Кулаками я стучала в стекло и что-то кричала до тех пор, пока сзади меня не обняли крепкие руки.

– Тихо, моя девочка. Тихо. Все хорошо, – услышала я шепот в свою макушку.

Картеру пришлось крепко прижать мои руки к телу, потому что я сбила всю кожу на кулаках, стуча по толстому стеклу.

И он все повторял:

– Все будет хорошо. Все. Будет. Хорошо.

Но я мотала головой, кусала губы и тихо скулила, как щенок, что потерял свою стаю.

Больно было так, что каждый вдох вонзал в грудь сотню иголок, а выдох проходился кислотой по горлу.

– Тихо, моя девочка. Тихо. Все будет хорошо, – слышала я на ухо голос Картера.

Его хриплый от эмоций голос подсказывал, что он стал свидетелем нашего разговора и тоже был тронут.

– Он же твой лучший друг, – прошептала я с трудом. – Он не зазнался. Он просто хотел выполнить обещание.

В горле словно наждачкой поскребли – я не узнавала своего голоса.

– Теперь я это знаю, – ответил мне Картер, крепко сжимая в руках.

Он поднял меня и повел по коридорам тюрьмы к выходу. Я же не видела перед собой ничего, кроме повторяющейся сцены, как Сид улыбается мне последний раз и уходит.

Уходит навсегда.

Дальше помнила вспышками: карт, полет, потом лифт и большая кровать в доме Картера Вина.

Я закопалась в подушки и одеяла прямо в одежде, накрылась с головой и затихла. Не хотела смотреть на часы. Не хотела знать, что в этой галактике больше нет моего брата. Не хотела ничего.

Только темнота, я, и боль.

***

На кухне стучат чашки. Пахнет кофе. Я слышу, как кран с водой то и дело открывают и закрывают снова и снова, словно нервно треплют рычаг.

Утыкаюсь носом в подушку и не хочу просыпаться, но тупая боль захлестывает волнами вместе с воспоминаниями.

Сид. Сид. Сид.

Кажется, имя брата пульсирует у меня в ушах.

Я накрываюсь одеялом с головой. Не хочу видеть свет. Не хочу просыпаться.

Но кто-то очень громко спорит. Спросонья только понимаю, что это два мужских голоса. Они словно дергают за уши, не дают провалиться в спасительную темноту.

Пытаюсь уснуть, но ничего не выходит. Они слишком громко кричат.

Я встаю с кровати и босиком иду по полу в сторону приоткрытой двери. Краем сознания отмечаю, что я в спальне Картера.

И от понимания, что я сейчас увижу его, становится чуть лучше. Мне очень хочется обнять его. Кажется, что так мне станет немного легче. Объятие уймет ту боль, от которой я туго соображаю.

С кем он спорит? С охраной? С персоналом?

И тут я замираю от громкого голоса с кухни.

– Почему ты мне не сказал? – слышу голос Картера.

Он звучит со злой и какой-то бессильной хрипотой, словно Картер сорвал голос. И это останавливает меня на месте.

Столько эмоций! Это точно Картер?

– Как ты себе это представляешь? Я прихожу к тебе и заявляю, что хочу поднять «Эру» ради обещания умершей сестре? Ты помнишь, какой ты был недавно? – слышу я голос Сида.

Сида?

Мои колени подгибаются, и я едва успеваю схватиться за дверной косяк. Зажмуриваюсь, боясь, что это сон, а потом сильно щиплю себя за кожу.

Не сон? Я все чувствую. Навостряю уши.

А сама тихо шепчу:

– Сид. Пусть это будет правдой. Ты жив, Сид?

– И какой же? – спрашивает тем временем Картер на кухне.

– Биологический робот без эмоций, бро. У тебя все было выверено до секунд, даже время на дружескую встречу. А теперь представь, как я прихожу к тебе с предложением сделать тестовый запуск раньше ради сестры со мной, и скажи, что ты на это ответил бы.

Повисает молчание. Раздается смешок Сида.

Я хочу дернуть дверь на себя. Увидеть брата собственными глазами. Живого. Стоящего на ногах. Громко спорящего.

Но накал голосов говорит мне о важности момента. Я не смею выйти сейчас. Понимаю, насколько ценно этим двоим обменяться эмоциями, и дрожу.

Дрожу от счастья.

Слезы текут по щекам, но я их не вытираю. Это слезы радости.

Однако ноги меня не держат. Я сползаю на пол, прислоняюсь спиной к стене и подставляю ухо к приоткрытой двери. Не хочу пропустить ни слова.

Только закусываю кулак, чтобы не издать громкого всхлипа.

Слышу ответ Картера:

– Я отказал бы в целях безопасности. В итоге все кончилось плачевно. Порядок запуска нового корабля придуман не зря.

– Да, я виноват. Мне не нужно было рассказывать команде. В тот вечер я крепко напился, и у меня развязался язык. Я рассказал о холодных ночах, которые провела на крыльце моя сестренка. О ее несчастной доле и своем обещании. И они поддержали меня, Картер. Знаешь, как они загорелись? Как сделали голограмму Ланы? Как я мог отказаться?

В квартире снова повисает молчание. Потом Сид продолжает:

– Знаешь, сколько раз я ругал себя за то, что боялся вынести Лане одеяло и что она заболела из-за меня?

– Не из-за тебя. Из-за твоего отца. И она не умерла. Он тебе наврал.

– Но я мог! И не сделал.

– Не мог. Ты слишком многого хочешь от ребенка. Сколько ты лет с этим живешь? Не пора ли отпустить? Не забывай – это все ложь, которую ты переваривал годами.

Снова тишина.

– А ты отпустил, Картер? – раздается тихий голос Сида.

И снова тишина, которую разрезает хриплый голос хозяина квартиры:

– Отпустил.

– Разве? Стать безэмоциональной машиной – не равно управлять эмоциями. Не равно отпустить. Это просто отказ от чувств. Броня с шипами внутрь, Картер! – Сид чем-то стучит по столу в порыве чувств.

– Это холодный расчет. Эмоции только мешают. Из-за них повесился мой отец. Из-за них слегла с инсультом мама. Чем эмоции помогли им?

– Твой отец был слабаком, как и мой. Твой не справился с увольнением и долгами, а мой со смертью жены. Но это не значит, что мы должны быть трусами и закрыть сердца.

– Следи за словами, Сид.

– Тогда почему ты боишься своих эмоций?

– Уже не боюсь. Твоя сестра изменила меня.

Тишина такая, что я подбираюсь поближе к дверной щели, боясь пропустить хоть слово.

– И я этому рад,