Девушка в черной тунике - Алеся Кузнецова

третий вход, сектор 22. Наверх по лестнице и направо. Катя пошла. Но через несколько шагов все смешалось снова: коридоры, указатели, люди. Она свернула не туда, и оказалась у другого входа. – Девушка, вы не туда! – окликнула ее женщина в форме. – Покажите билет. Катя растерянно протянула конверт. – Третий вход, верхняя галерея. Вот там, через толпу.

Она обернулась: проход был забит. Люди шли плотной волной, никто не уступал, каждый спешил успеть. Катя попыталась вклиниться, но ее легонько оттолкнули плечом. Сердце застучало быстрее. Она почувствовала себя маленькой, чужой, потерянной в этом людском водовороте.

«Я же справляюсь с собраниями, речами, с городом… Я смогла жить, потеряв имя и себя, а здесь … мне страшно. Где же Макар?”

Собравшись с духом, она нырнула в поток и медленно, почти боком, пробиралась вперед. Кто-то наступил на край ее шарфа, она споткнулась, но устояла, подняла его с пола и перебросила через плечо. Вдохнула глубже. Наконец лестница. Длинный марш, перила блестят от тысяч прикосновений. Она поднялась на самый верх. Здесь, под сводом, было шумно и душно. Кто-то уже сидел, кто-то искал свои места. Голос в динамиках начал обратный отсчет до начала. Катя посмотрела вниз. Арена казалась далекой, словно нарисованной на картинке. "Маленькая я и огромный зал с трибунами. Огромный мир." … Откуда эта мысль? Что-то щелкнуло в ее голове. Она опустилась на свое место, сложила руки на коленях и почувствовала, как дрожат пальцы. Макар пока не пришел. Свет в зале медленно гас. И вот-вот должно было начаться представление.

Из темноты на огромном экране показалась застывшая в бронзе фигура гимнастки с лентой. Ошеломляющий по своему эффекту звук музыки стал нарастать, заполняя все пространства зала. Катя вжалась в неудобное кресло и держалась за него теперь двумя руками. Ей стало жарко и она сбросила свой большой шарф и положила в свободное кресло рядом. Оглянулась по сторонам в поисках спешащего мужа. И снова вернулась к экрану. Музыка замолкла и на сцене вспыхнули софиты. В лучах она увидела крошечную фигурку мужчины в черном.

– Он говорил что-то, но она никак не могла уловить смысла слов и все думала, почему опаздывает муж.

Мужчина в черном повернулся и показал на экран. Бронзовая статуэтка гимнастки начала превращаться в фигуру живого человека. Камера приближалась все ближе к лицу, музыка нарастала и на экране в момент музыкального крещендо появилось крупным планом лицо. Ее лицо. Катя распахнула глаза и непроизвольно стала хватать ртом воздух, словно задыхалась, словно она не могла дышать. Это было ее лицо, ее глаза, ее губы, только на голове вместо привычной короткой стрижки была аккуратная гулька. Этого не может быть…

Картинка на экране сменилась и зазвучала музыка. Теперь она знала, что звучит ”Лебедь”. Она слышала эту музыку в парке, когда гуляла с Макаром… Первые аккорды заставили ее встать. Она поправила тонкий пояс на черном шелковом платье, купленном специально ради поездки в столицу и сделала первый шаг.

Она шла к сцене, словно в замедленных рапидных кадрах, не замечая недовольных соседей, которым приходилось подниматься и пропускать ее, не обращая внимания на удивленные взгляды с других рядов, не видя напряженных взглядов охранников. Она просто шла вниз к сцене по проходу и в эту минуту понимала, что никто не сможет ее остановить. Голос за кадром объявил на первых аккордах знакомой музыки, что воспитанники школы Евгении Алмазовой сейчас исполнят фрагменты сложнейшего гимнастического элемента, названного в честь легендарной спортсменки: Алмазное вращение, которое на сегодняшний день так и не удалось никому повторить целиком.

Катя продолжала идти, задевая плечом незнакомых людей в многотысячном зале, пробиваясь мимо стоящих в проходах студентов и словно застывших контролеров. Она не обращала внимания на окрики и вообще не замечала никого, ведь она услышала особую музыку в своем сердце и что-то вспомнила. Эта музыка заставляла ее идти, несмотря ни на что и не смотря ни на кого, с каждым шагом становясь все ближе и ближе к арене, на которой мелькали удивительно яркие красные, синие и зеленые ленты, а гуттаперчевые девочки из национальной сборной показывали высший класс. Охранник у сцены словно в оцепенении от ее целеустремленности отступил прямо перед ней в сторону и пропустил, но почти сразу же опомнился и рванул сзади, ухватив за черный строгий пиджак. Пиджак остался у него в руках, также как и туфли на шпильках стояли на первой ступеньке, а она уже была на середине сцены в лучах прожекторов.

Первые же шаги под разрывающиеся под сводами арены звуки музыки, заставили всех застыть, словно мир был поставлен на паузу. Она двигалась так грациозно, словно застывшая красота и совершенство на миг воплотились в одном человеке. Ее движения были так точны и совершенны, что гимнастки на сцене замерли вместе с залом. Она танцевала, отдаваясь вся этой музыке и вкладывая в каждое движение непрожитые эмоции. Музыка нарастала и нарастала. Катя посмотрела со сцены на зал и вдруг вспомнила все. Она плавно закружилась, делая одно за одним вращения, которое так и не смог повторить ни один человек в мире. Повисшее в зале напряжение взорвалось криками и овациями. Люди вскочили со своих мест, приветствуя ожившую легенду. А камеры уже выводили на экран крупным планом лицо хрупкой девочки со стальным характером и большими синими глазами. Где-то под самым куполом застыл мужчина, с черным шарфом в руках – только что он понял, что потерял ее навсегда.

Последние аккорды затихли под сводами арены. Наступила абсолютная тишина, словно весь Ледовый выдохнул вместе с ней. Катя замерла на ковре, опустив руки, с чуть растрепавшейся прической и сияющими глазами.

И вдруг – взрыв. Сначала хлопок, затем еще один, и уже через секунду зал гремел аплодисментами, стоя. Люди плакали, смеялись, кричали, скандировали:

– Алмазова! Алмазова!

Операторы рванули к сцене, охранники застыли, не зная – вмешиваться или нет. Спортсменки на арене тоже стояли со слезами на глазах, прикладывая руки к сердцу.

Катя посмотрела на зал, слово пытаясь рассмотреть кого-то на самом верху, но ее слепил свет софитов.

Макар стоял под самым куполом вместе с многотысячной толпой. Он не хлопал. Лишь прижал шарф к сердцу. Его взгляд был полон одновременно гордости и боли:

"Я хотел удержать тебя… Но нельзя удержать ветер. Ты принадлежишь всему миру". Он опустился в кресло и следил, не отрываясь, как на сцену вышел мужчина в черном чтобы увести под вспышки камер и аплодисменты ликующих трибун женщину, которую он любил.

Макар закрыл глаза.