Моя навеки, сквозь века - Марина Повалей

Екатерине второй, когда она приехала в Россию всего лишь женой наследника. Или не желаете так далеко, так позвольте, восемь лет назад наша с вами соотечественница, Софья Васильевна (1), уже получила премию за кручение своего волчка. Или подите, скажите Лермонтовой (2), что женщина ничего не может? Вряд ли она, преподававшая химию в Московском университете, вам поверит.

— Вы… вы единственный мой здесь знакомый, который так думает.

— Просто другие ваши знакомые не знают, что вот тут, — он постучал по своей голове, — нет практически никакой разницы, в юбке его носитель, или в брюках. Вот и всё.

— Расскажите пожалуйста ещё о больнице? Как так вышло, что здесь такое творится?

— А что? Что здесь творится?

Начала я с того, что время обеда, и скоро сутки, как я не ела. Про пыль, затхлость и сырость в палате говорить не стала, зато в красках описала сегодняшнюю сцену. Хотелось ещё рассказать про увиденную ночью, в коридоре девушку, но я не успела.

Ник Ник на рассказе о драке с силой схватил себя за волосы, до вмешательства они были уложены идеально.

— Я не знаю, я просто не знаю… я не знаю, и не представляю, что делать… один в поле не воин. Ещё вчера вечером я был полон решимости, но сегодня понимаю: менять такой порядок, решительно, что бороться с ветряной мельницей. Ничего не выйдет, — он начал ходить по комнате, — нужно было всё оставить, а я не смог, силы духа во мне не хватило, — какое-то время он помолчал и продолжил: — количество больных растёт с каждым годом, нам приходится всё… всех теснить. До того дошло, что комнаты младших врачей, младшего персонала, давно заняты больными! Раньше каждый врач жил на этаже, а теперь, случись что, искать доктора – бежать во флигель! Ветхое здание кузницы давно перемостили в барак для буйных! А разве там можно содержать живых людей? Разве можно рассчитывать на их излечение, когда они живут подобно скоту? Кроватей, и тех, на всех не хватает! В девяностом году так вообще! Приказ от двадцатого мая! За сороковым нумером! Каждого, без исключения, душевнобольного, нынче направляют сюда, в больницу Николая Чудотворца! А если больница отказывает в приёме – протокол! Только ещё одна больница! Другого выхода нет! Снять нагрузку с этой, иметь место для манёвра с персоналом, вот единственно правильный путь. А никто! Никто не понимает! И это в наше время! В наш нервный век! Когда любой человек ежедневно борется за своё существование! Задвинуть лечение мозга и нервов, как неважное! Несущественное…

— Они просто не знают, не понимают важность ментального здоровья, — так хочется его поддержать, помочь. Он ведь и правда, не за себя, за идею, за людей.

— Даже вы, такая молодая, понимаете это, не то что они, там…

— Возможно, я могла бы вам чем-то помочь?

— Вы? — он удивился, но как-то не… не так сильно, как там, в коридоре.

— Если, конечно, смогу. Что особенно нужно вашей больнице?

Он засмеялся, но зло, не искренне.

— Это можно долго перечислять! Новое, ещё одно здание. Повышение продовольствия на больных. Квалифицированный персонал, квалифицированный! Обученные грамоте, которым не чуждо сострадание! Чей рискованный труд будет достойно оплачиваться! Ох, дитя моё!...

— Я попробую что-то придумать, не знаю что, и ничего не обещаю, но я попытаюсь. Ваш труд, всё ваше дело… это очень важно, просто бесценно. И вы! Вы невероятно сильный человек, раз до сих пор не забросили свою эту драку с ветряной мельницей!

— Да уж сильный, такой сильный, что пришёл сюда с полицией… — он сокрушённо покачал головой.

— Это разумная предосторожность!

— Ну, будет, — Ник Ник начал подниматься. — Как вы видели, дел у меня невпроворот, всё бы переделать… жизни бы хватило. А вы отдыхайте, раз уж вы здесь, скоро обед…

— Николай Николаевич! — я подхватилась за ним следом, — мой лечащий врач… тот человек? — отставаться с Лёвушкой тет-а-тет упорно не хотелось.

— А вам разве нужен лечащий врач? — он преувеличенно-бодро улыбнулся, — передо мной прекрасная молодая женщина, которая сама обещалась мне помочь, зачем ей врачи?

Вот и как это понимать?

— Я могу больше к нему не ходить?

— Я ваш лечащий врач, и прописываю вам отдых. Отдыхайте, Алиса Ивановна, позже я зайду.

Софья Ковалевская – математик и механик. Первая в мире женщина – профессор математики. В 1889 году получила большую премию Парижской академии за исследование о вращении тяжёлого несимметричного волчка.

Юлия Всеволодовна Лермонтова – химик. Вторая в РИ женщина, имевшая степень доктора химии.

14.05

Алиса Ивановна стала отдыхать.

Просто у Алисы Ивановны не было других вариантов.

Первые сутки я тупо отсыпалась. Просыпалась, ходила в столовую и снова проваливалась в сон. Не то, чтобы я не высыпалась раньше, но… организм, сдаётся мне, впал в спячку.

На третий день, я обнаружила здесь библиотеку. Бабушкиных романов в мягкой обложке здесь, конечно, не было, но, за неимением лучшего… о ней мне рассказал Ник Ник. Он забегал каждый день, иногда и по нескольку раз. Поболтает ни о чём, выпьет свой чай, и выпорхнет.

От Пушкина, Канта, Мережковского и иже с ними меня начало мутить спустя сутки. Кто бы мне объяснил, зачем я оставила себе маленький томик ветхого завета? Тоже мне читака!

Восьмое марта. Не то, чтобы во мне говорили старые привычки, но…

Он не приходит. Не ищет, не находит. Всё идёт к тому, что я, и правда не нужна. Директор охранки тоже может ошибаться.

“И повёл Моисей Израильтян от Чёрного моря, и они вступили в пустыню Сур; и шли они три дня по пустыне и не находили воды”.

Сур – способ унять раздрай.

Малость побуду Моисеем, а через три дня прочту, что там было с ними дальше, но как-то же они преодолели свой Сур. Чем я хуже?

Три дня, ещё три дня, и в совокупности это будет девять, что тоже очень символично. По-библейски. Если Вася не придёт, позвоню Герасимову и выйду отсюда, только вот, что буду делать дальше – в душе не представляю.

Я шла по коридорам больницы в другое крыло, в поисках Ник Ника. Стоит признать, что дедуля шороху-то здесь навёл. Ряды персонала значительно порядели, оставшиеся носились с удесятирённой скоростью. Стало значительно тише,