Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Хожу, млада, по Дунаю, ой, по Дунаю,

Хожу, млада, по тихому, ой, по тихому.

Зайду, млада, во беседу, ой, во беседу,

Зайду, млада, во смиренну, ой, во смиренну…

В долгих блужданиях по всему Свинческу девичья дружина не раз и не два прошла мимо княжьего двора. У ворот толпились отроки, а впереди всех, заломив шапку на русых кудрях, стоял Унезор и провожал глазами две первые пары в девичьем строю. Ясно было, чего они все ждут. Гулять с девушками приглашают отецких сыновей – тех, кто посватается и приведет молодую жену в дом: родительский, а то и собственный. Иное дело княжьи отроки: они женятся поздно, когда сами выслужат средства для своего хозяйства. Разбогатеть молодыми им дает разве что военный поход – тем, кто жив останется и будет с удачей, но князь Станибор ни с кем пока не воевал. Отрокам остается только смотреть на девок, слушать песни, что поются не для них, и надеяться на особую милость судьбы – может, хоть на один вечерочек их признают женихами.

Во смиренной сидит старый, ой, кашливый;

На коленах держит гусли, ой, лубяные,

По гуслям-то струны водит, ой, лычаные.

У меня, младой-младеньки, ой, сердце ноет!

Сердце ноет, унывает, ой, унывает!..

Проходя мимо толпы отроков, Рагнора замечала: Унезор следит за ней и ловит ее взгляд. Еще две зимы назад, когда она впервые стала выходить в гридницу в одежде взрослой девушки, Унезор как-то сказала ей: «Я добьюсь тебя, ты будешь моей женой!» Она только фыркнула, смеясь над бездольным честолюбцем. Такие браки не совершаются без особой милости Фрейра – об этом любят рассказывать варяги и смолянские русы. Но даже чтобы принести на шкуре йольского вепря обет о знатной невесте, надо чего-то добиться и заслужить внимание богов к твоим желаниям. А Унезор пока и того не добился, и Рагнору его притязания только забавляли.

Но в этот раз у Унезора внезапно появилась надежда. Проходя мимо, Рагнора обернулась и взглянула на него. Встретила его взгляд и задержала свой, так что Унезор невольно шагнул вперед. Однако Рагнора, не останавливаясь, прошла мимо вместе со всей вереницей. Унезор сделал шаг, глядя ей вслед.

Когда девичья дружина снова шла мимо, все повторилось: Рагнора взглянула на Унезора, ждавшего этого, и задержала взгляд. Неудивительно, что когда гуляния закончилось, пение смолкло и девушки разбежались по дворам греться, Унезор с парой приятелей еще топтался у ворот, поджидая Рагнору.

Она пришла с Остромирой, Дединкой и еще тремя девушками из живших здесь. Все заскочили во двор, а Рагнора остановилась и смерила Унезора взглядом.

– Отошли их, – велела она, беглым взглядом указав на его приятелей.

Унезор сделал знак, Средень и Горюн отступили на несколько шагов, не переставая, однако, за ними наблюдать.

– Дай угадаю, – негромко сказала Рагнора; чтобы лучше разобрать, Унезор подался к ней. – Не хотел бы ты завтра побывать на Куромолье в беседе?

– Еще как хотел бы, – прямо ответил Унезор, по природе не склонный вилять и лукавить. – Что угодно сделаю, если ты…

– Мне и впрямь кое-что угодно. Если ты выполнишь все, как я скажу, то я позволю тебе прийти. Но до завтра ты должен хранить полное молчание. Проводи меня, я тебе расскажу…

* * *

Только за полночь Рагнора добралась до дома. Осторожно толкнула дверь – было не заперто, в щель проник свет лучин. Осторожно она вошла, стараясь никого не потревожить… и вздрогнула. Мать на широкой лавке справа от двери, где они с отцом спали, неспешно пряла, а рядом с ней сидел отец. Оба они повернули головы на скрип двери, как две молчаливые тени, и на Рагнору повеяло тревогой. Затворив дверь за собой, она застыла, будто провинилась в чем-то. Что мать ее ждет, не ложится – это обычное дело, но отец? Он почему не спит в такой час?

Равдан кивнул: дескать, проходи. На полатях виднелись в ряд четыре головы младших детей, на дальней лавке и на полу спали челядины. Рагнора сняла кожух, повесила у двери, прошла к печи, приложила озябшие руки к теплым камням.

– Ну, что? – настиг ее со спины голос отца. – Позвали его?

Рагнора нехотя обернулась. Равдан пристально смотрел на нее, наклонившись вперед и сцепив крупные кисти рук перед собой. При его внушительной, красивой внешности кровавого цвета пятно над глазом производило устрашающее впечатление, и сама Рагнора подозревала: не случайно ее мать в юности называли женой Кощея. Что-то от Владыки Подземья было и в Равдане: прямой, холодный взгляд серых глаз, твердый нрав, в юности – веселый и дерзкий, с годами ставший властным и жестким. Особенно если он смотрел на нее, как сейчас, тяжелым требовательным взором, и при свете двух лучин на печи, в полумраке, его глаза казались черными…

Рагнора взглянула на мать, та ответила ей предостерегающим взглядом.

– Ты позвала его? – повторил отец. – Он придет?

– Я… – Рагнора сглотнула.

– Я же тебе сказал. Я же тебе ясно сказал…

Равдан медленно встал и сделал к ней шаг. Рагнора внутренне поежилась; она хранила невозмутимый вид, стояла гордо, но внутри у нее все задрожало. Дерзкая и неустрашимая с посторонними, отца она боялась.

Отец всегда был с нею строг. Равдан прекрасно помнил, что она приходится правнучкой Рагноре-старой, недоброй женщине, дочери норвежского конунга, могущественной колдунье, чьей жизни он положил конец своими руками и до сих пор втайне ждал мести покойницы. Он помнил, что дочь была зачата в ночь Карачуна, когда он пришел на княжий двор в волчьей шкуре и личине, числясь в мертвецах. Если именно та ночь дала им с Ведомой первенца – такова воля темных богов, и с самого рождения дочери Равдан относился к дочери с настороженностью, ждал, что в ней проявятся могущественные и недобрые силы. Равдан считал себя вполне способным держать эти силы в узде, но следил, чтобы не дать им почувствовать слабину.

– Я сказал, и ты слышала. – Равдан подошел к дочери вплотную, глядя на нее сверху вниз: она уступала ему ростом более чем на голову. – Ты позовешь Торлейва на ваши гулянья. Будешь с ним приветлива. Можешь подмигивать, заигрывать и все такое, что у девок водится. Мне нужно, чтобы он на тебя клюнул. Так ты позвала его или нет? Отвечай.

Он говорил негромким, ровным голосом, но его присутствие подавляло Рагнору само по себе. Она глубоко вздохнула. Отец держался спокойно, но она знала