Кощеева гора - Елизавета Алексеевна Дворецкая

тонкий стан. Темно-русая коса спускалась много ниже пояса, на скромном узком очелье с двух сторон висели такие же скромные серебряные колечки, а над ними белые комочки из утиного пуха – таких Торлейв никогда раньше не видел, у полян и кривичей девы ничего подобного не носили. Высокий рост только придавал стройной деве величия, и Торлейв невольно залюбовался, забыв о каше.

Одежда Дединки заметно отличалась от нарядов женщин из кривичей и голяди – да и выговор ее еще вчера показался ему странным. Говорили, что она – таль… Откуда же? От кого? Видно, рода она невысокого, если в этом доме ее держат на положении служанки, но от смердов тали не берут. Может, обычные долги? Если так, то наверняка ему по силам дать ей волю, мелькнула мысль, но Торлейв сам себя одернул: ему-то какое дело?

Челядинки носили на длинные столы простую еду для отроков: кашу из толченого проса, нарезанный хлеб, сало, козий сыр. Разливали в подставленные чаши сыворотку или молоко. Торлейв мог бы обождать, пока выйдет князь, и почетным гостям подадут чего-нибудь получше с княжьего стола. Но господину накрывать будет ключница, а Торлейв охотно пожертвовал бы блинами со сметаной ради возможности перекинуться словом со своей вчерашней пленницей. Неприметно следя за Дединкой глазами, он с нетерпением ждал, пока она к нему подойдет. В гриднице при огне в длинном очаге было полутемно, но все же хотелось получше рассмотреть свою добычу в женской одежде. Дединка же будто не замечала вчерашнего знакомца: принесла плоский деревянный поднос с нарезанным салом, поставила, ушла. Опять явилась с подносом белого козьего сыра. Прошла вдоль стола, поставила его шага за три до Торлейва… Он не сводил глаз с ее лица и откуда-то знал: она его заметила, только вида не подает. Может, стыдится вчерашней замятни?

Тут же она повернула к нему лицо, их глаза встретились, и Торлейв убедился: она давно его заметила.

– Будь жива! – негромко окликнул он. – Что, ушибы не болят?

– Ох, болят… – Будто притянутая внешней силой, Дединка неохотно подошла. – Где же тебя так выучили с девками-то обращаться, боярин киевский? Или у вас в Киева́х обычай такой – заприметил девушку да и того… Костей с тобой не соберешь…

Торлейв извлек из угорской сумочки на поясе шеляг и протянул ей:

– Возьми, к синякам приложишь – хорошо помогает.

Дединка взглянула на серебро, и лицо ее приняло надменное выражение.

– Себе оставь.

– Вира за ушибы, – непринужденно продолжил Торлейв. – Все законно.

На ее лице отразилось колебание, но она не столько решала, взять ли серебро, сколько подбирала ответ. Удивительное дело: ее покоробила легкость, с которой ей предложили весьма значительный для небогатого человека выкуп.

– В снизки подвесишь. – Торлейв взглянул на короткую нить мелких синих бусин у нее на шее.

– Не возьму. – Дединка выпрямилась с насмешливым и гордым видом. – Самому пригодится.

– У меня еще есть.

– Убери, а то люди смотрят. Еще невесть что подумают, о чем у нас торг.

Торлейв убрал шеляг.

– Обещаю, что больше не буду тебя по земле валять, – вполголоса, чтобы слышала только она, сказал он. – Только ты в портках больше не приходи, в девичьем тебе лучше. Ты откуда родом? – Он окинул глазами ее одежду. – У кривичей не так одеваются.

– Оковские мы.

– Вятичи?

– Мы самые. Былемирь наше гнездо зовется.

– А сюда как попала?

– Вышел у братьев моих раздор со здешними… – Дединка показала глазами на пустой еще княжий стол и нахмурилась; Торлейв понял, что сейчас она не хочет об этом говорить.

– А твои братья… Кто у оковских вятичей в князьях?

– Нету у нас князей! – как очевидное, пояснила Дединка. – Уж с полсотни лет как нету, как разорили русы и смоляне Кудояр-городец. Теперь старейшины вятичами оковскими правят и сообща волю богов толкуют. А в Кудояре мертвом сам Кощей сидит, навцами правит.

За этим разговором Торлейв продолжал пристально ее разглядывать. Если смотреть в лицо, вытянутое и худощавое, красавицей ее не назовешь. Не бела и не румяна, как Остромира, даже вроде рябинки на щеках, хоть и немного. Но умный взгляд серых глаз смягчал эту некрасивость, а удивительно высокий рост и ловкость движений придавали Дединке что-то притягательное, даже цепляющее. Кисти рук у нее были крупные, пальцы длинные и загрубелые от всякой работы; однако эти руки не просто дышали силой, но и добавляли впечатления, что хозяйка их умна. «Долговязая Пятница», – вспомнилось Торлейву. Этой малой, но сердитой богиней девки пугают друг друга на посиделках: мол, кто работу не закончит и кудель на прялке оставит, к тому придет Долговязая Пятница и веретеном истыкает. Кто ее видел, говорят, она ростом с воротный столб, худая, распущенные волосы до колен… Похоже, но внешность Дединки вовсе не казалась Торлейву пугающей – только чудной, настолько, что он не мог отвести от нее глаз. Все вспоминался вчерашний вечер, и опять хотелось смеяться.

– Мне недосуг, после поговорим, – сказала Дединка и хотела отойти, но Торлейв удержал ее.

– Что – на посиделки-то пойдем?

– А ты не передумал?

– С чего бы мне передумать?

– Как бы не пошла молва, что киевского князя брат с девкой из тали водится. Урону чести не боишься ли? Найдут ведь охотники, попрекнут… – Она бросила взгляд в сторону Станиборовых отроков, сидевших вокруг Унезора.

Торлейв встретил ее взгляд и молча покачал головой. Его не тянуло на громкие речи о своей чести, да он и не думал об этом. Зато от мысли, что вечером он снова увидит эту удивительную девушку, прозванную по богине зимних посиделок, ему делалось весело.

* * *

Короткий день предзимья для Торлейва тянулся долго; казалось бы, сумерки висят с самого утра, а нужный час все еще далек. Пытаясь приблизить его в мыслях, на деле только отдаляешь; Торлейв старался не думать о Дединке, но невольно поворачивал голову при появлении всякой женщины, даже если видел по низкому росту, что не та. Рагнора и Остромира не показывались. Несколько раз он ловил на себе взгляд Унезора – вызывающий и насмешливый. Даже обещающий.

– Этот парень задумал какую-то каверзу, хабиби, – шепнул Торлейву Агнер.

– Иначе я бы в нем разочаровался. И чем раньше он себя покажет, тем лучше. Похоже, он воображает меня медведем, ввалившимся в его берлогу.

– Оно ведь так и есть! – Илисар подмигнул, намекая на Рагнору.

– Тем хуже для него!

Наконец стемнело, в гриднице зажглись огни. В двери мелькнуло что-то белое, и Торлейва потянуло встать, но он заставил себя сидеть спокойно, пока Дединка не подошла и не поклонилась. Теперь на ней был