Синдром Фауста - Джоэль Данн

Мы довольно часто ездили с ним по окрестностям Лос-Анджелеса. Стив был прекрасным кавалером: веселым, общительным, даже обаятельным. В ресторанах он выбирал для меня такие блюда, о каких я раньше и не слышала, но себе заказывал что-нибудь диетическое. Вместе со мной он пил только вино.

Однажды мне пришло в голову смотаться с ним, как когда-то с Руди, в Лас-Вегас. Мне нравилось вдруг очутиться в этом насквозь искусственном, придуманном, но по-своему ярком и привлекательном городе-балагане. Американский китч там навынос, но этого никто и не скрывает. Наоборот, – все вокруг словно бы подчеркивает: ни о чем не думай, мы позаботимся обо всем сами. Ты, дружок, в сказке, в выдуманной и отлакированной реальности. А раз так – и веди себя как в сказке: будь веселым и бесшабашным, трать деньги и дурачься, как ребенок.

Но Стив, улыбнувшись, отказался:

– Простите меня, Абби. Но я туда не езжу.

– Это потому, что вы – верующий католик? – спросила я, но, взглянув на него, почувствовала себя последней идиоткой.

– Нет-нет, – покачал он отрицательно головой, – к религии это не имеет отношения. Я просто не хочу становиться на одну доску с теми, кто сидел передо мной на скамье подсудимых. А там сейчас некоторые из этих людей – преуспевающие бизнесмены.

И я кивнула: конечно, я его понимаю… А через пару дней услышала на автоответчике голос разъяренного не на шутку Чарли…

– Свяжись со мной, когда бы ни пришла. Неважно, в котором часу. Днем, ночью. В любое время…

Я набрала его номер.

– Это я, Чарли…

Он угрожающе помолчал, а потом произнес незнакомым скрипучим голосом:

– Какого черта ты даешь мой номер телефона людям, о которых я ни разу не слышал и слышать не хочу?

– Но я никому его не давала…

– А судье Роджерсу?

– И ему тоже…

– Не морочь голову, Абби. Он вызубрил наизусть всю мою биографию…

– Чарли, мы встретились в кантри-клабе и от одиночества подружились.

Он издевательски хмыкнул:

– От одиночества… Подружились… Ну, еще бы…

– Прекрати! – гаркнула я. – У него серьезные намерения. Он спрашивал меня про Руди. Я сказала, что он где-то в Швейцарии, что ты – его единственный друг, и связь у него – только с тобой.

– Дурой ты никогда не была, Абби. А значит, инстинктивно не против, чтобы он меня шантажировал.

– Успокойся, Чарли. Никто тебя шантажировать не собирался. И вообще – я устала и не хочу с тобой ругаться.

Но он уже завелся, и остановить его было нельзя:

– Сначала я подумал, что это ты ему все про меня выложила. Но оказалось, знает он куда больше, чем ты. И в частности, о том, о чем ты и не догадываешься. Такие сведения могут быть только оттуда…

– Это откуда же?

– Назвать тебе организацию? Или ты сама сообразишь?

– Что он хотел?

– Тебе лучше знать…

– Мне очень жаль, Чарли…

Он цинично хмыкнул:

– Ты, однако, не очень долго тужила в своем одиночестве, Абби. Признаюсь, я и не ждал, что в тебе столько прыти. Вот тебе и еще одно доказательство того, что ты самая обычная женщина.

Чарли так меня взбудоражил, что я сразу же связалась со Стивом. Он был уже в постели.

– Завтра мы встретимся, и я вам все расскажу…

– Я хочу сейчас, – сказала я упрямо. – Иначе я не засну.

– По телефону? – спросил он буднично.

– По телефону, – повторила я.

И услышала легкий вздох.

– По телефону я не могу…

В этом был весь Стивен Роджерс: человек старой закалки, для которого долг и принципы – священная скрижаль. И никто на этом свете его с этого фундамента сдвинуть не смог бы.

Когда мы на следующий день встретились, он выглядел очень расстроенным.

– Абби, – сказал он, – поймите меня. Есть вещи, о которых говорить по телефону просто немыслимо. – Он осторожно коснулся моего плеча и, вздохнув, продолжал: – Сначала – немножко предыстории.

Я думала, он станет рассказывать о Чарли или Руди, но ошиблась.

– Уже в тридцатых годах наша политическая элита пришла к выводу, что расовая сегрегация – пережиток прошлого. Но для ее отмены созреть должны были обе стороны…

– Но причем здесь Чарли? – не очень вежливо прервала я его. – Его тогда и на свете не было. И вообще – он родился в Южной Африке.

– Я знаю, только дайте мне вам объяснить, – терпеливо улыбнулся Стивен.

Он чуть приподнял указательный палец, обращая мое внимание на еще не высказанный им смысл своей мысли.

– Расовая проблема была на руку большевикам. И тогда, по подсказке из Кремля, американские коммунисты вдруг заговорили о вынужденной необходимости автономии черных граждан в южных штатах. Дело не выгорело: началась Вторая мировая война. Но семена сепаратизма были уже посеяны…

Я закрыла глаза. У меня было странное ощущение: будто все это мне кажется или снится.

Стив продолжал так же терпеливо и, как ему казалось, убедительно:

– Вот почему в шестидесятых, когда расовая сегрегация стала сходить на нет, началось брожение среди черного населения. Ведь, кроме призывавшего к взаимной терпимости доктора Мартина Лютера Кинга, были еще экстремисты: Малькольм Икс и его поклонники, черные мусульмане… – Слова судьи Роджерса доносились до меня, словно он говорил через толстый слой ваты. – Одно время Чарли Стронг и был связным между коммунистами, с одной стороны, и черными радикалами, с другой. Сейчас, когда прошло почти сорок лет, я могу вам это рассказать.

В правом моем виске сверлила боль. Мне хотелось убежать, но я заставила себя дослушать до конца.

– Один из арестованных по делу убитого шерифа…

– Он был расист, Стив…

– Я знаю, но это абсолютно ничего не меняет, – судья Роджерс подчеркнул смысл своих слов долгой паузой.

А потом продолжил:

– Так вот, арестованный этот показал, что в преступлении участвовал и мистер Чарльз Стронг тоже.

– Чарли отказался принимать участие в этой расправе…

– Абби, дорогая, с точки зрения закона, даже если бы вы были правы, Стронг должен был понести заслуженное наказание. Он ведь его не предотвратил… – Я исчерпала все свои доводы, и судья Роджерс удовлетворенно вздохнул: – А мать вашего мужа, как и сам он, потом утверждали, что в ту ночь мистер Стронг ночевал у нее. Им, кстати, не очень поверили: уж слишком велика у них разница в возрасте.

Вид у меня был, наверное, настолько потерянный, что он с беспокойством спросил: