Раху - Грегор Самаров

— Мне было бы очень жаль, — заявил он, — если бы в совете компании, а тем более при дворе моего повелителя, короля Англии, возникли когда-нибудь сомнения в дружеских отношениях короля Аудэ, что очень возможно после мятежа в Бенаресе.

— Сомневаться в моей дружбе? — удивился набоб. — Просто невозможно!.. Я самый преданный друг Англии во всей Индии!

Лицо его выражало ужас, руки дрожали…

— Я не имею таких подозрений, — снова заговорил Гастингс, — но они могут легко возникнуть, когда прочитают донесение и когда узнают об отказе оказать нам необходимую помощь.

— Какие донесения? — спросил Асаф-ул-Даула.

— Вашему высочеству разве неизвестно, — отвечал Гастингс, — что в войске, собранном против нас изменником Шейт-Сингом, оказалось много пришельцев из Аудэ.

— Это измена! — вскричал Асаф-ул-Даула.

— Ваше высочество совершенно правы, — это государственная измена. Воины, пришедшие из Аудэ сражаться против нас, большей частью убиты или бежали, но мы взяли нескольких в плен, и они показали, что их вооружили и послали очень знатные бегум из Байзабада, чтобы вместе с Шейт-Сингом подорвать могущество англичан и одновременно свергнуть с престола ваше высочество.

Улыбка заиграла на губах Раутона. Набоб вздрогнул, испуг и гнев отразились на его побледневшем лице.

— Моя мать и бабушка, возможно ли? — испугался он. Мимолетный огонь сверкнул в глазах Гастингса при последних словах.

— Как видите, ваше высочество, я бдительно охраняю вас, но одной бдительности мало, проступок, на который решились высокие бегум, вероятно по чужому наущению, должен быть серьезно наказан.

— Наказывать мою мать и мать моего отца?! — вскричал Асаф-ул-Даула.

— Высокие бегум неприкосновенны, само собой разумеется, — возразил Гастингс, — но тем не менее они должны понести наказание, которое одновременно может покрыть неизбежный расход вашего высочества. Для высоких бегум нужная нам сумма будет необременительна, но достаточна, чтобы отнять у них охоту к таким действиям.

— Вы правы, — живо воскликнул Асаф-ул-Даула, — заговор против меня не может пройти безнаказанно даже для моей матери и бабки.

— Высокие бегум, вероятно, менее виновны, чем окружающие их, — заметил Гастингс, — но они должны отвечать и за проступки их слуг, действовавших от их имени.

Асаф-ул-Даула вскочил и нежно обнял Гастингса, тоже немедленно вставшего.

— Вы преданный друг, и я никогда не смогу отблагодарить вас!

— Именно, чтобы доказать свою дружбу вашему высочеству, я сам и приехал, — сказал Гастингс почти с укором, низко кланяясь, — так как столь важные поручения нельзя доверять посланным.

— Какой посланный может заменить ваше превосходительство! — воскликнул Асаф-ул-Даула. — А теперь забудем политику и будем веселиться.

Он взял под руку Гастингса и повел его в столовую. Гастингс удовольствовался несколькими самыми простыми кушаньями и пил вино с водой. Скоро разговоры за столом стали громче и развязнее, только Гастингс оставался спокоен и холоден и с презрением смотрел на остальных.

По восточному обычаю, когда обед подходил к концу, гостей развлекали красивейшие танцовщицы из гарема набоба, исполняя разные танцы. Гастингс безучастно посмотрел на первый танец и, когда раздались громкие одобрения и танцовщицам стали бросать фрукты и конфеты, он встал:

— Прошу позволения вашего высочества удалиться. Я устал с дороги. Надеюсь, что мое отсутствие никого не стеснит, даже состоящих при мне офицеров.

Он слегка поклонился и вышел.

Веселье стало еще непринужденнее, танцовщиц позвали к столу…

Гастингс стоял у окна своей спальни и задумчиво смотрел на чудный вид, залитый светом луны.

— Христос с тобой, моя Марианна, — проговорил он, устремляя взор в прозрачную даль, — как стремится к тебе мое сердце, как я хотел бы смотреть тебе в глаза, слышать твой голос…

Он обратился в ту сторону, где сквозь легкую дымку виднелись золоченые купола дворцов Байзабада, его взгляд омрачился, и он склонил голову, но скоро опять гордо поднял ее и пробормотал:

— Нет, нет, ложное сострадание не должно смущать меня! Что значат две женщины, в тупом равнодушии проводящие жизнь! История идет своим ходом, и кто дерзнул управлять ее колесницей, тот не должен останавливаться, если под нею погибают отдельные личности!..

Он закрыл окно и спокойно заснул, а из комнат Асафа-ул-Даулы все громче раздавались веселые голоса.